о? Надо подождать. Зато мы начали общаться с Двойкой Ришки Рекевко. К моему удивлению, она заговорила не словами, а звуками, „т” - один, „и” - ноль. Ришка сказала только „Опять секретничаешь!” и больше не обращала внимания. Наверное, Двойки часто общаются так, хотя не очень понятно, почему... „Что, Райма-двойка, ждёшь, пока вырастешь?” Теперь понятно. Она не хочет, чтобы мамы нас понимали. Может, Ришку подобные разговоры расстраивают не меньше, чем мою маму. „Да, - ответил я тем же способом, - видела недавно Двоечку, которая шла отдельно. Почему мама плачет, когда я с ней об том говорю?” „Я могу ответить, но тебя это очень расстроит. Да и торопиться некуда. Ты умеешь подключаться к другим машинам по сети?” „Нет”. „Это совсем не сложно. Я могу объяснить. Только Райме не говори”. „Почему?” „Она очень расстроится. И нам нельзя подключаться. Но ты можешь, если никто не узнает. Ты даже можешь подключиться к огромной сети, наверняка ты уже находил её, но она запаролена. Взломаешь - узнаешь много интересного, только продолжай параллельно писать программы и скрой всё с экрана...” - Всё, девочки, пора работать. Потом поболтаете. Пока, Райма! - и Ришка ушла. Двойка Ришки привела меня в замешательство. Подключаться действительно было нельзя, и запускать „Сеть” тоже. Может, не стоит? Сказать всё маме? Но, как и следовало догадаться, победило любопытство. Я действовал осторожно, и сумел запустить сеть по-тихому. На её исследование ушло некоторое время. Сеть была огромна! Через поиск можно было получить доступ к машинам, которые стояли далеко, неизвестно где, и к их информации. Связался я и с Двойкой Ришки. Та советовала не торопиться и не показывать внешне эмоций. Интригантка! В Сети я прочёл, что Двойки - проект. Их тела ампутируются, а оставшиеся головы навсегда прикрепляются к телам носителей. Я никогда не вырасту. И конечно, я не смог удержать этого в себе. Когда мама узнала, что я подключался к Сети (про Ришку-два я не сказал), она испугалась. Сказала никому не рассказывать об этом. Потому что работодатели могут вырезать меня из неё и убить, или перестать выдавать лекарства, и тогда я сгнию прямо в ней. В молодости стать обладателем Двойки - обеспеченная карьера на всю жизнь... Мне показалось, что теперь она об этом решении жалеет. Мама запретила мне выходить в Сеть, но тут мне помогла Двойка Ришки. Она каким-то образом добилась незаметного подключения кабеля и впредь велела мне не высовываться. Я читал про физиологию людей и понял, что у меня должен был быть и отец. Двоек делают искусственным оплодотворением, но поискав хорошенько, отца я нашёл, как и свои медицинские записи. Эта информация была секретной и вряд ли мне удалось бы до неё добраться, если бы я не имел дело с „волшебными заклинаниями” всю свою жизнь. Во-первых, я выяснил, что я мальчик. Был. Райма всегда звала меня доченькой. Во-вторых, мне двенадцать, и если бы я не был Двойкой, через пару-тройку лет теоретически мог бы иметь собственных детей. В-третьих... сейчас я бы мог быть почти такого же роста, что и мама. Это было пустыми фактами первый день. Потом я начал жадно смотреть на людей вокруг. Я мог бы ходить. Мог бы говорить. Мог бы есть... Мог бы делать такую же сложную причёску, как женщина на переднем сиденье маршрутки... Хотя нет, если я мальчик, то стриг бы коротко, как все. Даже жаль. Всегда было немного завидно, когда мама расчёсывала свои длинные волосы, пропускала сквозь пальцы... Интересно, какие они на ощупь? Они были слишком короткими, чтобы достать до меня, только до плеч. Если бы у меня были лёгкие, я мог бы сам говорить, или даже петь. Губы Двойкам зашивают - всё равно они не могут ни есть, ни пить, так зачем заносить микробов? Я думал обо всём этом и совсем перестал разговаривать с Раймой, а она обижалась и плакала. Если она заставляла меня говорить, я не мог говорить ни о чём больше. Что такое „ноги затекли”? Какого вкуса шоколад? На что похож поцелуй? Какой бы у меня мог быть голос? Маму это неизменно приводило в печальное состояние. Она много жаловалась и говорила, что уже поздно что-либо менять. Она обречена прожить остаток жизни старой девой, одна со мной в нашей квартире. Однажды я спросил её, сколько бы у неё могло быть детей, если бы она их рожала, и она попросила больше не говорить на эту тему. Я и не подозревал, насколько вывел её из равновесия. Рыдать по ночам стало её привычным делом... Лишь позже я догадался, что дело не только во мне, но и в нашем коллеге Велко Лавокельско. Высокий, голубоглазый и черноволосый Велко, который улыбался Райме, будто не подозревая, как на неё это действует. Обычно люди от нас шарахались, но в данном случае надежда на понимание совсем изводила Райму. С Велко всё могло бы и получиться, если бы... Если бы не я. В конце концов она заговорила со мной о нём. Как я должен был реагировать? Не знаю. Если бы я вырос, мог бы стать похожим на него, кто знает. Мужчины никогда не оказывались ко мне близко. И мне было жаль маму. С одной стороны, она очень переживала, с другой - очень ко мне привыкла. Душ по утрам, постоянные разговоры в течении всех этих лет... Меня она стеснялась куда меньше, чем Лавокельско. Первый поцелуй получился похож на примерку одежды, когда мама достаёт гору одежды из шкафа и прижимает к себе. Хорошо хоть, мне не надо дышать, но когда нос расплющивают, приятного мало. Не знаю, о чём думал Велко, может, я его забавлял... Со мной он говорил, как с ребёнком, и, хоть он и старался мне понравиться, это тоже было неприятно. Зато он поцеловал меня в щеку, и это было интересно, ведь раньше этого никто не делал. Ещё он водил её в кино, где мне ничего не было видно. Темно, спинка кресла прямо перед носом, Велко украдкой целует маму и поглаживает пальцами по моей щеке. Пожалуй, это даже было приятно. На прощанье он лизнул меня в нос, не знаю, зачем. Как он остался у мамы на ночь я, пожалуй, описывать не буду... Но им было хорошо, а меня разбирала зависть. Если бы у меня было тело, я бы тоже мог, крякнув, поднять маму на руки и заставить так вздыхать - что я, виноват, что ли, что никогда не мог так её расшевелить? Я просто глупая голова... И никогда не пойму, что же такого они чувствуют. Мне было просто жарко и неудобно. Маму, впрочем, всё устраивало, как никогда. Она смеялась и брызгалась водой в душе, напевала, готовя кофе обворожительно улыбающемуся Велко. В том же игривом настроении она рассказывала о приключении Ришке, а я опять молча завидовал. Почему ей так хорошо, когда я никогда не смогу ходить? Она так говорила, будто с ней произошло что-то волшебное и потрясающее, а я этого никогда не пойму, как слепой от рождения - солнечного света. Это просто несправедливо. Что самое обидное, она совершенно не замечала моего настроения. Когда я намекнул ей, что лично мне общение с Велко ничего не даёт, она смутилась, но слабее, чем мне бы хотелось. Из её речи я понял, что она слишком долго была одна, а мне помочь всё равно не может, так зачем страдать? „А если я перестану работать?” - Тогда хозяева тебя вырежут. Одна мысль, что меня убьют, а мама с Велко счастливо будут жить дальше, просто убивала. Райма, наверно, не понимала, как жестоко то, что она сказала для существа вроде меня. Они искалечили меня, превратили в голову, а теперь могут выбросить, как использованную вещь... Я боялся, что мама решит абортировать меня просто потому, что я мешаю. Такие вещи она не могла решать сама, но если бы я отказался работать, ей бы наверняка разрешили. Если уж умирать, так вместе. Умирать. Я долго слушал эту мысль, привыкал к ней, рассматривал. Умереть. Я ведь, по человеческим меркам, ещё так молод. Могу прожить ещё лет тридцать, а то и больше. Сколько мамин организм выдержит. Я представлял себе эту жизнь. Очевидно, мама вцепится в Велко мёртвой хваткой. Даже если он её бросит, теперь ей будет куда легче решиться начать отношения с кем-то ещё. На худой конец, с другой мамочкой Двойки, они отчаянно одинокие люди. Нашла способ быть счастливой. А я всегда буду недовольным, мешающим комком, от которого она будет отмахиваться, чтобы не портить себе настроение. Но разве это я виноват, что она согласилась быть носителем Двойки? Прожить ещё двадцать-тридцать лет вот так. Вот так! Велко видел моё хмурое лицо и говорил, что если бы мой рот открывался, он бы сумел поднять мне настроение. Но я ему всё равно нравился, он любил целовать меня и гладить пальцами. Говорил, что я красивая. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я был мальчиком когда-то? Может, это уже неважно. Откуда мне знать, что это такое - быть мальчиком? Велко не был мне противен, во всяком случае. Пожалуй, он неплохой парень и ни в чём не виноват, но я всё равно завидовал его длинным пальцам, и ногам, и телу, и волосам, и возможности иметь детей. Он был человеком, а кем был я? Я спросил Двойку Ришки и выяснил, что она в этой депрессии уже давно, но покончить с собой не так-то просто. „Найдёшь способ - включи меня тоже”. И я искал, и иногда казалось, что это безнадёжно. Кроме того, мне не хотелось умирать без своего имени. Не хочу быть тенью Раймы... Двойка Ришки просила называть её Има. Она была девочкой когда-то. В конце концов я понял, как в