сё устроить - взломать системы лифта. Но и после того, как всё программы были обдуманы и написаны, я ждал несколько недель, пока меня не осенило назваться именем отца - Велетнау. В назначенный день, когда Ришка и Райма ехали в лифте, я запустил программы. Если бы у меня было тело, меня бы, наверно, трясло, как Райму, когда Велко снимал одежду, но я чувствовал только горечь. Когда погас свет, мне было безумно жаль всех вещей, которые я не успею - но я и так не смог бы их сделать. Жалость к маме смешалась с желанием её убить в нечто почти спокойное. Справедливость. Разве это не справедливо? „Има Рекевко”. Я предупредил её ещё вчера, это просто прощание. „Велетнау Шлевко. Спасибо”. - Что? - мама. - Мы сейчас упадём! - Ришка. Потом лифт полетел вниз и грохнулся. Очнулся я в больнице. Не получилось. Не получилось! Потом я понял, что вернулось всё всё же не на круги своя. Райма сломала шею и не могла больше двигаться, совсем. Только глазами. К ней подсоединили такой же синтезатор речи, как и у меня. Наверно, это ужасно, но я был безумно рад. Рад, что она почувствует, как это, когда не можешь шевельнуть и пальцем. Разве это не справедливо, а, носитель Двойки? Что скажешь? Конечно, я её не спросил. Радость моя была недолгой - на Райму надели экзоскелет, а чувствительность она и не теряла. Управлять механическим движителем маме было сложно, так что ей дали отпуск и в компании Велко отправили домой. Когда я смог совладать с эмоциями, то начал снова говорить с мамой, и она мне поверила. В конце концов, мы чуть не погибли! Надо держаться вместе. Я даже вызвался на первых порах помочь ей с экзоскелетом. Она отдала мне контроль за ногами, и я быстро взломал систему. Надо было видеть её лицо, когда её руки, будто сами по себе, отсоединили её синтезатор речи! Впрочем, я его не видел, да и эмоций на лице Раймы больше не отражалось. Потом я подсоединил её синтезатор к своему. Наконец-то я был свободен. Вышел бродить по городу. Батарей хватало не надолго, ну да ладно. Теперь я мог бы покончить с собой просто и в любой момент. Има и Ришка разбились насмерть, и я был рад за подругу. Мне тоже ни к чему задерживаться. Мимо прошла мамочка с Двойкой. Они смеялись, будто не замечая круга пустоты, создаваемого прохожими. Маленькая счастливая Двойка... Вспомнил Иму, которая благодарила меня за то, что я её убил. И тяжесть опять опустилась, сжала со всех сторон. В Народной Республике несколько сотен Двоек, и их будут делать ещё. Я уйду, а они останутся. Я развернул тело Раймы, чтобы видеть уходящую парочку. - О, я думал, ты дома сидишь! - Велко. „Кажется, я немного освоила эту штуку”, - отвечаю я через синтезатор Раймы. Велко устроился рядом и вцепился в тело Раймы, я не видел, что он делает. Обнимает, наверно. „Велко, врачи говорят, что мне не стоит продолжать общение. Можем повредить организм”. - Он ведь и так повреждён, хуже не будет. „Но может быть лучше. Если его не дёргать, через несколько лет возможно частичное восстановление, - вру я. - Я тебя очень люблю, но хочу опять ходить самостоятельно”. Он долго молчит и смотрит, наверное, в лицо Раймы. Я вижу только пиджак из плотной коричневой ткани. - Ты уверена? „Смеешься?” Вздох. - Мне очень жаль. - Наклоняется ко мне. - Ну что, Раймочка, будем прощаться? - проводит пальцем по щеке и встаёт. „Поцелуй меня”, - говорю в свой синтезатор, и Велко возвращается и целует, а потом уходит, не оборачиваясь. Пожалуй, мне немного грустно. Я провожу пальцами Раймы по щеке. С тех пор, как я понял, что делать, я провёл не одну неделю в приготовлениях. В перерывах бродил по городу, один раз даже нашёл своего отца и видел его вживую. Я не подошёл... Это было и не нужно. Обычный человечек в мешковатом сером пиджаке. Растрёпанные волосы, квадратные очки. Он не знал, что стал донором для Двойки, наверное, пришёл бы в ужас. Через границу я перебрался с помпой! В украденном танке и с максимальной путаницей вокруг, какую только смог устроить, взламывая программы. В Сети про заграницы было написано много плохого, но я надеялся, что они не похожи на нас, если мы с ними не дружим. Глаза пограничников, когда они заметили меня, надо было видеть! Стоило мне ради эксперимента вернуть контроль над синтезатором речи Райме, как та начала требовать вернуть её назад, и я без сожаления её оборвал. Когда она поняла, что нужные лекарства есть и здесь, то успокоилась. К моему удовольствию, людей существование Двоек шокировало, и в конце концов они ввели войска и прекратили эту практику. Вот и всё. Счастливый конец. Не знаю, что теперь будут делать оставшиеся Двойки, но по крайней мере, их не будет становиться больше. Я свою миссию закончил. Осталось лишь одно. Для меня ничего не изменилось. Райма... Она просто слабый человечек, который ошибся в юности, но я ничего не могу с собой поделать - мне её больше не жаль. И себя не жаль, и всех упущенных возможностей. Я записал это всё как текст, который потом кто-нибудь прослушает с моего синтезатора речи, и уже подхожу к завершению. Контроль над экзоскелетом всё ещё у меня. Сейчас я собираюсь пойти на кухню, достать самый большой нож, какой найду и вырезать себя из Раймы. Она будет всё чувствовать, как и я. Справедливости! Я не отпущу мамочку жить счастливо. Хочу умереть у неё на руках, наконец-то родившись по-настоящему. Отдельным. Хочу, чтобы она умерла в луже нашей крови со мной на коленях. Не знаю, что ещё к этому добавить. Мне печально и я почти счастлив. Моя история закончена. Это всё”. Запись кончается, и двое людей оказываются в тяжёлой густой тишине. Сумерки. Мужчина крепче обнимает оплетённые экзоскелетом плечи и стирает тусклые мокрые дорожки с неподвижного лица женщины. Кладёт ладонь на переплетённые поверх забинтованного живота пальцы. Он так и не находит, что сказать, но Райме достаточно того, что Велко нашёл её в последний момент и не дал планам Велетнау воплотиться в точности. К счастью, тот был уже мёртв и не видел этого. Он бы расстроился.