— И курам тоже. И тебе — петуху. Я же говорил, что жемчужные зерна могут встретиться в навозной куче с некоторой долей вероятности, пусть и ничтожно малой.
— Разве что в басне или в сказке… Нет, сплошная чушь.
— Твоя дочка искала и в сказках. Ничто не случайно, Юрик. Все века своей квазижизни я искал истину, каждый раз находил ее и тут же терял, ибо смысл ее заключается в том, чтобы никогда не попадать в руки. Этот камень обладает невероятными свойствами, он почти что Философский, и его может создать только человек ценой своей собственной крови, а то и жизни. Впрочем, ты будешь жить. Договор я расторгаю, и перед тобой две возможности, две ветви времени: остаться тринадцатилетним пацаном, пройти мимо меня и прожить свою жизнь иначе, или проснуться в больнице после операции, запомнив почти все, что было с тобой в этой жизни, но утратив память обо мне и бесчисленные знания, приобретенные тобой за двадцать лет с моей помощью.
— Две? Но почему ты лишаешь меня знаний? Разве я их не заработал?
— Ты нарушил Договор. Я предупреждал тебя, но, по-видимому, причинно-следственный механизм развернул свои шестеренки именно в ту сторону, какую ты выбрал сам. Ты влюбился. Ты обнажил свои знания. Этого достаточно.
— А Териак? Ребионит? Это тоже будет забыто?
— Ищи его сам. Ты человек, тебе и решать человеческие судьбы. Тебе и другим людям. Кончится твоя зазеркальная жизнь, но ты и твои близкие забудут все те пути, по которым блуждали в поисках истины.
— Дочка? Отец? Жена? Это останется?
— Не знаю, — покачал головой Ван Чхидра Асим. — Этого я не знаю. Время слишком ветвисто, эту жену я выбрал для тебя сам, а твое дело искать. Человек, который не ищет, мертв. Человек, который не сомневается в истинности выбранного пути, — лишь полчеловека, человек, не умеющий страдать и любить, — не человек, а компьютер. Выбирай, Юрик.
И тут камешек в его руке шевельнулся, подпрыгнул на ладони и, на глазах меняя форму и размеры, превратился в близнеца Ван Чхидры Асима. Они стояли рядом, в своих черных костюмах, как зеркальные отражения, и испытующе смотрели на малолетнего вундеркинда, который растерянно молчал, думал и выбирал.
Две ветки времени. Два пути, ведущие к разным судьбам, и каждый из них ветвился и множился на тысячи других, как тропы, проложенные в степи. Тысячи непрожитых жизней, миллионы вариантов.
— Выбирай, — сказали старики. — Выбирай, мальчик, а нам пора…
Они взялись за руки, потом обнялись и слились в одно целое, а потом, на лету приобретая Вездесущую форму, исчезли, растворились, испарились, и тут же накатила ночь, налетел легкий южный ветер, застрекотали кузнечики, звездное небо распахнулось над головой, пришла полночь, а от нее вел только один извечный путь — к рассвету.
Каким бы он ни был.
1985 г.
И НЕБО, КАК СВИТОК
Как это все темно, как бестолково.
Кто брат кому и кто кому сестра?
Всяк всякому. Когда приходит слово,
Оно не знает дальнего родства.
1
Вопреки законам аэродинамики, муха летела стоя.
Прозрачный нимбик проблескивал за спиной, лапки попарно скрещены, полет был прям и, казалось, целенаправлен. Она влетела в распахнутую дверь, не то спасаясь от дождя, не то отделившись от сгустка шаровой молнии и, словно ведомая автопилотом, пересекала воздушное пространство комнаты строго по горизонтали.
Веселов лежал на спине, между жестким матрасом и колючим одеялом, как несъедобный бутерброд. Шел нескончаемый дождь, длился бесконечный день, невидимое солнце зависло в незримой точке и было от этого ни тепло, ни холодно. И свет-то от него казался сереньким, рассеянным, заблудившимся. Время просто не ощущалось, а так называемое пространство, набухшее влагой, ограниченное стенами, потолком и полом, настолько безлико, стандартно, что знание географии было бессильным для точного определения той малой точки на земном шаре, где дышал, жил и еще на что- то надеялся Владимир Веселов.
«Жизнь прекрасна», — банально думал он, лениво прослеживая возможную траекторию летящей мухи. Последнее тире невидимого пунктира упиралось ему в левое ухо, и он, чтобы не искушать судьбу, перевернулся на бок и прикрыл зеленым одеялом голову. Пространство совсем сжалось, укоротилось, отграничилось жесткими и толстыми верблюжьими волосками; искусственные сумерки и монотонный плеск дождя гипнотизировали, заволакивали дремой, безмыслием, душным и тесным теплом.