«Чокнутый», — подумал Веселов, невидимый индикатор внутри него щелкнул реле и дал сигнал душе принять нужную форму под условным названием «Розыгрыш чудика».
— Легко просчитаться, — сказал он, натягивая брюки и влажную рубашку. — Слишком непостоянная величина. А соль вся в мошке.
— Отчего же в мошке? — удивился сосед.
Дальше их диалог протекал примерно так: разыгравшаяся фантазия Веселова выдала убийственный аргумент — мол, восходящими потоками воздуха мошка поднимается до облаков, там разлагается электрическим полем до ионов, растворяется в воде, и дождь насыщается солями. Все очень просто. Но если много ласточек, то мало мошки и мало соли… Сосед торопливо распаковал чемодан, выдернул из-под рубашек микрокалькулятор, притулился на краешке стула в неудобной позе с блокнотом в руке и, нажимая на кнопки, стал быстро писать… Тут Веселова понесло. Он быстро придумал кучу поправок: на мальчишек, разоряющих ласточкины гнезда, на китайцев, поедающих эти гнезда, на число хищников, истребляющих ласточек, а также на пуховых клещей, живущих на теле птиц, мол, чем больше клещей, тем быстрее летает ласточка и тем больше ловит мошек. А также поправки на площадь луж и болот, где мошка откладывает яйца, на число фонарей и столбов, где она проводит брачные танцы, на гибель ее от дыма заводов и рук людей, давящих ее почем зря, на джайнистов, запрещающих убивать все живое, в том числе и мошку, на направление и скорость ветра, дующего со стороны Индии, где живут джайнисты, и так далее, и тому подобное…
— Чайку не желаете? — спросил он, чтобы перевести дыхание.
— Поправка на чаек… — прошептал сосед.
— Э, нет, это лишнее. Чай заварю, а то до ужина далековато.
Самодельный кипятильник взбеленил воду в банке и горсть чая окрасила ее в неповторимый цвет. Веселов разлил чай по стаканам, сахара не было, но это не огорчало.
Стало полегче, а потом совсем легко, и он понял, что очередной кризис перевалил через вершину и быстро скатывается вниз, обнажая ясность мысли и желание хотя бы двигаться»
— Готово, — сказал сосед и аккуратно разложил листки блокнота, исписанные сложными формулами.
Веселов не ушел в математике дальше таблицы умножения и потому посмотрел на формулы с уважением.
— Грандиозно! — искренне сказал он. — Меня зовут Володя, фамилия — Веселов. Врач. Рядовой.
— Федор, — сказал сосед, все еще глядя куда-то мимо, так и не сняв мокрую куртку. — Поливанов. Научный сотрудник НИИ дедуктивной индукции. Старший.
— И вот этак вы любую проблему решаете?
Поливанов встал, невидящими глазами посмотрел на разъятый чемодан с раскиданными вещами, длинными пальцами скользнул по лицу и вдруг взглянул на Веселова настолько ясным и всепонимающим взглядом, что тому стало неуютно.
— Нет неразрешимых проблем, — сказал он. — Главное, найти нужный алгоритм.
— Возможно… — согласился Веселов с малопонятным ему словом, утихомирил чертика и впервые подумал, что свою проблему он еще и не пытался решать, а сразу же отступил…
4
Наутро вода в облаках иссякла и, выжатые досуха, они едва прикрывали небо серыми клочьями. Густой пар, насыщенный запахами земли и трав, океана и умирающих водорослей, поднимался над турбазой, и они вышли из коттеджа, как в дымовую завесу.
Узкие тропки, выложенные бетонными плитами, были как проходы в минном поле, к ним подступали невиданные травы в рост человека, разлапистые листья нависали над головами — напоенные влагой, они легко отдавали ее неосторожному пешеходу, и люди медленно шли след в след, выходя из тумана и уходя в туман.
А когда и туман растворился, и травы отдали лишнюю воду, они спустились по крутому склону к маленькой каменистой бухте в стороне от многолюдного пляжа.
Лежали на узкой полоске песка, бродили по мелководью, замедленно опускали руки в прозрачную воду, дотрагиваясь до морских ежей с черными ломкими иглами, до голубых звезд, отрывая от камней гроздья мидий.
Сошлись они быстро, словно бы знали друг друга много лет. Легкий нрав Веселова без напряжения находил подходы к любому человеку, а Федор Поливанов был из тех странных людей, за спиной которых задумчиво постукивают пальцем по голове, да еще присвистывают при этом. Он приехал из средней полосы с единственной целью — посмотреть на океан, ну, хотя бы на морской залив, войти в первозданную воду, Омыть свое сухопарое и сухопутное тело в великой и вечной купели. Да, именно так, и никаких пошлых восторгов, никаких жалоб на сырость, скуку, дурное питание. Он и в воду входил, как трепетный поклонник странной религии — медленно погружаясь до колен, бережно трогал поверхность океана, словно пытаясь разгладить морщины ряби, потом так же осторожно, будто боясь причинить боль вытесняемой своим телом воде, шел в глубину и ложился на спину. Лежал так, еле шевеля руками, смотрел в небо, и кто знает, какие мысли приходили к нему в ритме набегающих и убегающих волн. Выходя из воды, он молча обсыхал на солнце, ложился на песок и еще долго молчал, пока неугомонный Веселов не расшевеливал его, не разбалтывал, не отвлекал от мыслей, а быть может, наоборот — от безмыслия, от полного и непогрешимого покоя.