Комната была пуста, постель на соседней койке исчезла, и чемодана Поливанова не было, и синей куртки с яркой желтой «молнией». На столе лежал листок бумаги с короткими фразами, написанными аккуратным почерком с завитушками на заглавных буквах.
«Срочно отозвали на работу. Алгоритм поиска растет вместе с тобой. Желаю великолепных случайностей! До встречи в конце фильма».
«Угу», — мысленно согласился Веселов, бездумно смял записку и, предчувствуя приближение тайфуна, основательно улегся, закутавшись одеялом.
От дурной погоды и житейских невзгод он защищался древним и вечным способом: впадал в спячку. Сонливость и вялость нападали на него, мысли густели, слова вязли, тело внятно и властно требовало покоя и неподвижности. Пережить, переждать мертвую полосу, сжать время в тугой комок, не думать, не существовать, уйти от действительности, чтобы, проснувшись, перешагнуть зиму и из осени сразу вступить в весну…
Его разбудил стук в дверь. Стучали тихо, настойчиво, и, выбираясь из потемок сна, Веселов успел просмотреть штук пять сюжетов сновидений с вариациями на тему стука. Дверь была не заперта и спрашивать, кто там стоит, на ветру, в сумерках, не имело смысла. Он окончательно проснулся, привел в состояние готовности размякшую душу, ну и сказал, конечно: «Входите».
Совет был услышан, приоткрытая дверь света не добавила, на темном фоне замер черный силуэт. Входить, видимо, не решались, пришлось вставать, шарить по дощатой стенке в поисках выключателя.
— Здравствуй, Володя, — хрипловатым голосом сказал пожилой мужчина, осторожно и плотно прикрывая за собой дверь.
Пока Веселов молча натягивал брюки, глаза привыкли к свету, и он успел рассмотреть гостя. Был тот невысок и плотен, волосы седые, густая щетка усов топорщилась под мясистым носом, из-под распахнутого плаща виднелись полоски тельняшки.
— Отец? — неуверенно спросил Веселов, не попадая спросонок в рукав. — Или?..
Гость сел на плоский матрас осиротевшей койки, зябко повел плечами, кашлянул, словно что-то мешало в горле.
— Я — Попрыго, — сказал он. — Михаил. Можешь звать меня дядя Миша. Так все зовут.
— Я вас искал. Почему вы дали неверный адрес?
— Адрес-то верный, сынок. Жена вот неверная. Да ладно, шут с ней…
— А где отец?
— Твой отец… Сам бы хотел знать.
— Но вы же писали, что знаете.
— Когда писал-то? В апреле. Сентябрь уже. То-то и оно.
Веселов ощутил укол совести. И пока он оправдывался, частично — мысленно, частично — невнятными словами, и заваривал чай, и угощал гостя сигаретами, тот постепенно разговорился и, устроившись поудобнее на бывшей поливановской койке, рассказал такую вот историю.
Попрыго ходил на сейнерах стармехом — дедом. Около года назад к ним пришел новый радист — Геннадий Веселкин (Володя вопросительно приподнял брови. Дядя Миша кивнул и обещал все объяснить). Был он замкнутым, неразговорчивым, ни с кем не дружил, но и ссор избегал. Специалист он был хороший, а если не идет человек на откровенный разговор, если не хочет излить душу, то это его личное дело, каждому доставало своих бед и проблем. Где он жил и работал раньше, знал, наверное, только отдел кадров, сам он никогда не заговаривал на эту тему. Снимал в городе комнату, в гости никого не звал и сам не ходил и так, наверное, длилось бы долгое время, если бы этой весной он не очутился в больнице. Через три дня надо было выходить в море, стали спешно подыскивать замену и поручили Попрыго навестить Веселкина, разузнать, что и как, нужна ли какая помощь и вернется ли тот потом на борт.
Значит, так. Обремененный пакетами с яблоками и банками с соком, Попрыго поднялся на второй этаж, в отделение травматологии. Веселов ясно представил себе стар- меха посреди больничного коридора с накинутым на плечи коротким мятым халатом. Вот идет по длинному коридору; небритые мужчины стоят у окон, опираясь на костыли; проходят медсестры в накрахмаленных кокетливых колпачках; Попрыго заглядывает в открытые двери палат, ибо номеров на них нет, спрашивать лишний раз не хочется, он ищет знакомое лицо, хотя и не уверен, узнает ли его посреди печального маскарада бинтов, гипса и серой больничной одежды. Он прошел коридор до конца, лег на обратный курс, санитарка ругнула его, когда он наступил на швабру, но тут же сжалилась, показав нужную палату.