Нет, он не думал обо всем этом, затаившись в дупле на мягкой меховой подстилке, сжимая в сумеречном сне долгие часы ночи, лишь краешек его слепой памяти высвечивался отраженным светом, идущим издалека, за тысячу километров от дремлющей двуглавой птицы, бесконечно одинокой, не имеющей даже имени в людских языках…
Веселов проспал до трёх часов дня. И, как всегда, ему стало жаль убитого сном времени. Не говоря уж о том, что все равно придется расплачиваться ночной бессонницей за эти мертвые часы покоя. Противоречие было постоянным: желание заснуть в момент принятия решений и покаянные уколы совести после пробуждения.
Но ничего не поделаешь, рано или поздно приходилось смирять неукротимую лень, засучивать рукава и расчищать завалы. Похоже, что вот-вот придется делать это, чтобы не дать себя похоронить под лавиной. Или нет, более точно — под грязевым потоком.
Он и проснулся с ощущением липкой грязи на душе. Стыд не жег, не слепил, но обволакивал плотно, липко, беспросветно. Бесчестье отца, пусть лишь предполагаемое, задевало его и на него пролилась эта грязь…
Он пошел в ванную, щедро вспенил воду шампунем, скорбно взошел в розовую пену.
Через полчаса, лежа в незаметно остывающей воде, он начал размышлять более серьезно и последовательно. Тщательно восстановил в памяти рассказ Алеши, разложил его по полочкам и пришел к выводу, что, во-первых, он еще способен соображать, и во-вторых — невиновность отца будет очевидной, если ввести поправку на нечто неизвестное, действующее по своим непонятным законам и оттого неподсудное.
Кто-то или что-то перенесло Геннадия Веселова и Васильева за много километров от неминуемой гибели. Значит, никто не виноват, кроме этого, неизвестного чего-то. Отец оказывается в обществе людей, говорящих по-немецки (или на схожем языке…). Но никто из них не причиняет вреда Васильеву. Потом отец возвращается к своим, здесь скорее всего снова вмешивается неизвестное что-то. Потом все просто: Васильев проспал три дня (!), его разыскал отец и в это время в дом угодил снаряд. Отец был контужен, скитался по госпиталям и уже ничего не смог ни изменить, ни объяснить.
Из всего этого вытекало следующее: Геннадий Веселов должен быть причастен к этому неизвестному, или более того — сам был его источником. То есть, умел переноситься в пространстве, знал хорошо об этом, но не рассказывал даже близким друзьям…
— В пространстве! — молча воскликнул Веселов, выплескивая холодную пену на пол. — Вот оно что! В минуту опасности, когда грозит гибель, он переносится в пространстве! Он ушел из дома, потому что возвращаться было нельзя. Неужели все эти годы он так и жил? Но что может грозить ему?.. «Будем играть в догоняшки», — сказал он тогда. Кому? С кем он играет в эти странные игры? Ради чего бросил друга, семью? Кто напал на него этим летом?
Он добросовестно перечислил в уме все напасти и несчастья, которые могли преследовать человека, их было слишком много, чтобы выбрать одно. Вскоре он запутался и понял, что исчерпался, стал блуждать по кругу и ничего более умного в голову уже не придет.
Впрочем, одевшись, сидя на кухне и прихлебывая чай, он нечаянно набрел на простую мысль и удивился, отчего она от него до сих пор ускользала. Если он сам, Володя Веселов, наделен врожденным даром расщеплять сознание и вселяться в тела животных, то и его отец может обладать странной способностью переноситься в пространстве…
Будучи врачом, Веселов веровал в генетику более свято, чем в воспитание, и был убежден, что талант может передаться только по наследству, ибо ничто из ниоткуда не возникает, лишь таится скрыто до поры или проявляется многолико и неузнаваемо.
Его собственный дар казался сросшимся с ним самим, простым и естественным, как черты лица, походка, голос — псе то, что выделяет человека из человечества — и ничем больше. От него не было ни пользы ни вреда, никому, в том числе и самому Веселову. Он привык к этим перевоплощениям и не искал в них ни философского смысла, ни тайны.
Тайны были вне его, а слитое с ним воедино не пугало и не удивляло. Но все же, все же…
10
Через три дня позвонил Алеша. Веселов дежурил, шла операция, он мог отлучиться лишь на короткое время и попросил говорить по существу, когда Алеша прокричал в трубку заветный клич своего героя: «Время звенеть бокалами!» В другое время Веселов раскрутил бы эти слова на длинную шутку, но только не сейчас. Алеша обиделся на сухость тона и так же сухо сказал после паузы: «Я нашел свидетеля». — «Обвинения или защиты?» — все же не удержался Веселов. «Обвинения! — воскликнул Алеша. — Жди меня завтра!»