Ответ: Вы что, хотите проэкзаменовать меня по уставу партии? Откровенность… Вам-то я все рассказал. А вы разве не представляете партию?
Вопрос: Так же, как и вы. Так вот, я спрашиваю: вы говорили с секретарем вашей парторганизации?
Ответ: О чем?
Вопрос: О вашем контакте.
Ответ: Контакте?
Вопрос: С господином Вагнером…
Ответ: Нет, не говорил.
Вопрос: А с женой?
Ответ: Тоже нет.
Вопрос: Как же вы объяснили ваше позднее возвращение домой?
Ответ: Я сказал, что был на гандболе, а потом загулял с приятелями.
Вопрос: Она вам поверила?
Ответ: Нельзя ли оставить в покое мою жену?
Вопрос: Прошу вас ответить на мой вопрос. Это важно.
Ответ: Не знаю, что и сказать. Все это так сложно… Моя жена любят меня. Я в этом уверен. Поэтому обмануть ее нелегко. Кроме того, в таких делах у меня нет опыта.
Сейчас, читая протокол, я вспоминаю, что в этом месте я не смог сдержать улыбку, но так и не понял, заметил он это или нет.
Вопрос: Были вы после этого в баре вашей тетушки?
Ответ: Нет.
Вопрос: Вы запомнили адрес кафе, записанный на листке?
Ответ: Нет, я его даже не прочел.
Вопрос: Почему?
Ответ: Нельзя ли устроить перекур?
Вопрос: Прошу вас ответить, почему вы не прочли адрес.
Ответ: Я же все объяснил! Этот сумасшедший вечер у тетки! Все вдруг стало казаться подозрительным. Мне просто не хотелось иметь с этим ничего общего. Ничего!
Вопрос: А вы не предполагали, что, несмотря на это, пойдете в кафе?
Ответ: В это кафе?! К этому господину Вагнеру?! Я?
Вопрос: Да, вы! В это кафе! Можете представить себе такое?
Это была критическая минута нашей беседы. До этого момента все предположения, из которых я исходил, подтверждались. Мальчишка твердо сидел в седле. Он оказался именно таким, каким я его представлял. Он еще не понял, куда я клоню, но сразу заметил, что разговор изменил направление.
Ответ: Но это же не логично. Ведь я сказал, что не запомнил адреса. Как же я могу пойти туда?
Вопрос: Будем исходить из того, что вы узнали адрес. Что тогда?
В этот момент он впервые улыбнулся. Это была провоцирующая улыбка.
Ответ: Тогда этот адрес мне кто-то должен сообщить.
Вопрос: Правильно. Вот он. (В протоколе помечено, что допрашиваемому предъявляется записка.) Разбираете почерк?
Он не ответил. Глаза его сверкали. Я выключил магнитофон. Последней была записана моя реплика: «То, что вы считали допросом, закопчено».
Я был доволен, как может быть доволен человек, проделавший тяжелую работу. Каким-то образом мы настроились на одинаковую волну. У меня было ощущение, что я его давно знаю. Он также преодолел свою первоначальную раздраженность и скованность. Сейчас он разговаривал со мной с непринужденной почтительностью, что в равной степени устраивало и его, и меня.
Нам обоим было ясно, что мы можем поладить. Когда я сказал, что ему, наверное, все кажется необычным и даже несколько странным, что мне на его месте все виделось бы точно таким же, он ответил, что в данном случае мы стоим на разных точках зрения. Я заварил чай по старинному грузинскому рецепту. Он сделал вид, что тоже в этом разбирается. Было заметно, что он почувствовал некоторое облегчение. Та напряженность, которую он испытывал, постепенно исчезала, но бдительности он не терял. Он все понимал с полуслова.
В какой-то момент вне всякой связи с нашей темой он заговорил о правде, о том, что она значит для него. Я заметил, что правда не одна, что правды бывают разные.
— Нет, — возразил он, — я имею в виду правду о себе самом, а уж в данном случае она одна-единственная.
При этом он посмотрел на меня с вызовом, и я тотчас понял, что в этом пункте он не пойдет на компромиссы. Я заявил, что он счастливчик, что хотя он сидит в дерьме, но дерьмо это можно превратить в золото, если знаешь, как взяться за дело. Он рассмеялся в ответ и сказал, что ему это могло бы пригодиться. Мы говорили и говорили, все больше подогревая друг в друге активность. Нажать на тормоза должен был я. И я заметил, что никто не требует, чтобы он без раздумий поддался на уговоры, тем более никто не собирается его принуждать. Я предостерег его, упомянув о непредвиденных опасностях, которые его ожидают. Я не скрыл, что ему потребуются крепкие нервы и мужество, но одновременно заверил, что буду делать все, чтобы поддержать и укрепить его дух. Услышав от меня, что там, на той стороне, ему придется часто быть одному и что даже здесь, у нас, он нередко будет чувствовать себя одиноким, он тут же настроился соответствующим образом — неподражаемым жестом поднял воротник своей спортивной куртки, как будто ему предстояло идти в непогоду против ветра.