Он умел улыбаться одними глазами.
— Вы на самом деле хотите доставить мне удовольствие?
Избранный им тон располагал к нему, и я почувствовал себя увереннее. Но я ни в кош случае не должен был казаться умнее, чем он предполагал. И вот, чтобы, как говорится, сменить пластинку, я начал оглядывать таинственное заведение.
Он проследил за моим взглядом:
— Не беспокойтесь, здесь мы ограждены от нескромности и любопытства. Я — член клуба, а вы — мой гость. Я здесь дома и пригласил вас к себе домой.
Нечто подобное я и предполагал. Когда он смотрел на доски с фишками, в его глазах появлялось прямо-таки вожделение. Чувствовалось, что он страстно любит эту игру. Я должен был быть готовым к тому, что, общаясь с доктором Баумом, мне придется испытать на себе эту его маниакальную страсть.
А он вдруг прямо так и сказал:
— Жаль, что вы не играете в го. Это сделало бы ваше пребывание в клубе более закономерным.
— Человек многому может научиться, — смело ответил я — Теория игр — производная от теории вероятностей: третий семестр, учебная программа по основам математики. Но мне кажется, вы мыслите скорее категориями невероятного.
Я откусил кусочек пирожка и с удовлетворением отметил, что рука, в которой я держал чашку, совсем не дрожала. Чем яснее становилась ситуация, тем лучше я себя чувствовал и легче нащупывал очередной тактический ход. Было ясно, что он хочет заполучить меня, и пусть так оно и будет. Но не вызовет ли у него настороженности и подозрительности мое быстрое согласие? Если он хочет поймать меня, то пусть погоняется за мной до тех пор, пока мы оба, как дичь и охотник, не выдохнемся полностью. Я буду упрямо уклоняться и дерзко показывать зубы: нельзя уж слишком-то облегчать ему задачу, надо, чтобы все выглядело правдоподобно.
— Что же невероятного в моих рассуждениях? — Он осторожно пригубил рисовую водку. — Я исхожу из фактов. Ваше досье достаточно подробно… У вас это, кажется, называется личным делом.
— Вы считаете меня более интересным человеком, чем это есть на самом деле.
— Вполне вероятно. Хотите послушать? — И он снова посмотрел сквозь меня, будто собирался прочесть нечто, находившееся за моей спиной. — Неблинг Йохен, двадцать три года, женат, один ребенок мужского пола, член коммунистической партии, неимущий, студент, изучает электротехнику, специализация — электроника.
— Ну и что в этом интересного?
Его голос был по-прежнему монотонен.
— Был нарушен запрет… запрет на посещение Западного Берлина.
— Послушайте-ка, для этого у меня были чисто личные мотивы.
— А сюда вы пришли тоже по личным мотивам?
— Я любопытен по природе.
— Похвальное, качество. Мы найдем ему применение. Итак, перейдем к делу. Вы станете моим «глазом»,
И снова сердце мое забилось где-то в горле. Заметил л а он это?
— Дайте мне время подумать.
В глубине комнаты один из посетителей поднял голову от доски и посмотрел в нашу сторону. Баум приложил палец к губам:
— Чего обдумывать? Сесть в лодку всегда легче, чем вылезти из нее.
— Может быть, но я еще не сел.
Не говоря ни слова, он поставил на низкий столик маленький магнитофон новейшего образца, присоединил наушник и надел мне его на ухо. Я услышал свой собственный пьяный голос и несколько глуповатые вопросы Вагнера. Потом Баум пододвинул ко мне несколько фотографий. На одной из них Вагнер положил мне руку на плечо. Оба мы держали в руках бокалы с виски. На заднем плане сидела тетя Каролина — сама доброта — а понимающе улыбалась нам. Это была чистая работа. Магнитофон и микрофон наверняка были спрятаны у Вагнера под одеждой. Но каким образом они сделали снимки? Я еще раз внимательно просмотрел фотографии. Все они были сняты с одной в той же точки, и я понял, с какой именно. Фотокамера находилась в игральном автомате. Значит, Фриц занимался не ремонтом, а фотографированием. Бог мой, и я никогда не смогу рассказать тете Каролине о той погани, которая завелась в ее хозяйстве.
— Так вот, ваше время на размышления давно истекло. — Баум протянул мне руку с закрытой ладонью и затем раскрыл ее — в его ладони лежали две кнопки для этой игры, две фишки для го — белая в черная. Он улыбался и на его лице было написано превосходство. — Да, жизнь — это игра, причем очень серьезная. В девяносто девяти случаях из ста шансы распределяются пятьдесят к пятидесяти. Орел или решка, белое или черное. У каждого есть свобод» выбора. У вас, конечно же, тоже. Человек говорит «да» ил! «нет», идет направо или налево, делает нечто или не дела ет. Но большие звери всегда будут пожирать малых. Бело» или черное, жизнь или смерть, сожрать или самому быть съеденным. — При этих словах фишки в его ладони клацнули.