– Ты, конечно, не расскажешь, в чем твой интерес во всей этой истории?
– Пока нет. В принципе, это дело о разводе.
– Высоко летаешь.
– Ты пока тоже не самый большой начальник.
– По крайней мере, я не поднимаю друзей с постели посреди ночи.
– Это потому, что у тебя их нет.
– А мне и не надо. У меня есть семья.
Мы оба рассмеялись. Кравиц мог позволить себе сидеть со мной в «Баба» у всех на виду, потому что был женат на племяннице заместителя генерального инспектора, который в один прекрасный день должен был занять место своего шефа. Жена Кравица – невысокая, чуть пухленькая и на удивление приятная женщина – ничего не принимала близко к сердцу. Он женился на ней потому, что так ему было удобно. Но с годами они по-настоящему полюбили друг друга, что не мешало ему иногда заявляться ко мне с какой-нибудь девятнадцатилетней девчонкой и просить немножко посидеть в гостиной. Я очень боялся, что, если она его поймает, во всем обвинит меня. Боялся я до тех пор, пока однажды ночью она не позвонила мне и не проворковала своим безмятежным голоском: «Джош, милый, передай моему идиоту мужу, что, когда ему надоест корчить из себя Казанову, пусть перезвонит в управление. Там какую-то старушку убили на Арлозоров». Я смущенно ответил: «Хорошо, Ирина». Мне показалось, что, перед тем как повесить трубку, она хихикнула.
– Джош, этого недостаточно.
– Чего?
– Мне нужно больше информации, чтобы я мог начать работать.
– Я думал, ты работаешь над делом об убийстве.
– Очень смешно. Можешь дать мне какое-нибудь имя?
Я на секунду задумался.
– Выясни завтра в Бней-Браке, не исчезла ли там какая-нибудь религиозная девушка.
– Насколько религиозная?
– Сильно религиозная.
– А как это связано с бриллиантами?
– Понятия не имею.
Кравиц наконец чуть расслабился. Откинулся назад, достал из кармана пачку «Мальборо», сдернул целлофановую обертку, закурил и привычно сдвинул языком сигарету в уголок рта.
– Предположим, что ты, как это ни странно, говоришь правду. Насколько я понимаю, ты следил за мужем, которого жена подозревает в измене, а он возьми и ограбь две алмазные мастерские в Бней-Браке. И теперь ты просишь помощи у своего старого приятеля Кравица, потому что по ходу пьесы ты подобрал какую-то пропавшую религиозную девушку. Свой объект ты потерял. Я прав?
– Ты очень умный.
– Я самый умный.
– Тебе бы в полиции работать.
– Все там будем.
– Если мама разрешит.
На этом запас глупостей, которые мы могли сказать друг другу, иссяк. Кравиц стоя допил свой кофе, но, прежде чем направиться к выходу, неожиданно положил руку мне на плечо:
– Ты ведь не собираешься ни во что впутываться, правда?
– Не знаю.
– Еще не привык?
– К чему?
– Что ты больше не полицейский.
– Я привык к этому в тот день, когда за мной захлопнулись двери управления.
– Как же как же.
Он убрал руку, прошел к своей белой «Кортине», включил двигатель и тихонько тронулся вслед за двумя девушками, которые, судя по виду, возвращались с ночного купания. Но тут он вдруг включил сирену. Девушек как ветром сдуло, а он залился смехом и умчался прочь.
Я неторопливо допил свое пиво и тоже ушел, оставив деньги на столике. Пожилой сутенер узнал меня и спрятался за дверями паба «Джи энд Джи». На миг меня охватило желание пойти за ним, вытащить его из этой липкой полутьмы и сказать, что теперь ему нечего меня бояться. Я не стал этого делать. Сел в машину и поехал домой.
Она по-прежнему лежала на диване. В той же позе. Я пошел на кухню и открыл морозильник. За пластиковой коробкой мороженого, стоявшей там еще с лета, нашел покрытую инеем бутылку греческого узо. Я плеснул в стакан узо и добавил немного воды. В ледяной жидкости начало расплываться беловатое облачко. Я пару раз взболтнул содержимое в стакане, и оно окрасилось в молочный цвет. Вернувшись в гостиную, я уселся напротив нее, не выпуская стакан из ладоней и время от времени делая глоток-другой.
Так я и сидел, глядя в окно и наблюдая, как мир сперва становится голубым, потом лиловым, потом красным. Я люблю красный цвет. Один раз за весь этот долгий рассвет она приподняла голову с подушки, как черная кобра, красивая и опасная. Я так и не понял, заметила она меня или нет. Пока я поднимался с кресла, она снова провалилась в беспамятство.
2
В половине седьмого утра тонкая рука принялась шарить по простыне, словно пытаясь что-то найти. Наконец она добралась до тяжелой бронзовой ножки моего торшера и судорожно за нее ухватилась. Я не двинулся с места. Только глядел как зачарованный на это вялое, как в замедленной съемке, движение. Она приподнялась и уставилась на меня сквозь упавшие ей на лицо пряди волос, слипшиеся от пота.