Сглатываю вязкую слюну и смотрю на Раниля, который в этот момент прижимает меня к себе и глядит грозно и хмуро на Самира. Взгляд последнего падает на мужскую руку, которая лежит поперек моего живота. Он стискивает кулаки, но пока молчит, вопрос принадлежности не закрыт.
Рука Раниля подталкивает меня вперед, и я делаю шаг через порог, выходя в коридор и видя спину дяди, который продолжает идти в кабинет, который всегда, сколько себя помню, принадлежал отцу. Сердце обливается кровью, когда рука Майрена падает на ручку двери и поворачивает, открывая дорогу в святая святых, куда никогда и никому не дозволялось заходить без ведома папы. Даже его младшему брату. Особенно ему.
– Ностальгия взыграла, Волков? – ухмыляется сзади бета Самир, и эта манера разговора настолько не свойственна такому взрослому и серьезному мужчине, что я даже спотыкаюсь на ровном месте, чуть не пропахав носом темно-алый ковер.
Но рука Раниля поддерживает, не давая упасть. Вот только когда моя спина ударяется о чужую спину, по запаху понимаю… Рука, прижимающая меня к себе, принадлежит Самиру. Внизу живота всё дрожит, ноги почти не держат, и я непроизвольно выдыхаю воздух вместе со стоном. А сзади вдруг раздается призывной рык самца, который отзывается во мне возгорающимся, словно сухие поленья, возбуждением.
– Не наглей, – холодный голос Раниля с порыкивающими нотками, а затем меня забирают из чужих рук, вот только вместо облегчения мне становится лишь хуже.
Чувствую, как по шее течет пот, а тело обдает жаром. Всё говорит о том, что вскоре я начну лезть на стены от неудовлетворенного желания. Скорее бы всё решилось с документами.
Не слышу, что ответил бета рыжеволосому, но, поддерживаемая мужчиной, я всё же смогла дойти до диванчика, стоявшего у стены кабинета. И только тогда пришла снова в себя, глядя на дядю, с видом хозяина устроившегося в отцовском кресле. Его пальцы погладили углы массивного стола цвета “красный орех”, зашелестели лежавшими бумагами. И всё это вызвало во мне такую сильную боль, что я еле как сдержала слезы, готовые скатиться вниз.
– Вот договор, не подписанный Аргусом, причем два экземпляра, – кидает на другой угол дядя папку.
Раниль подходит ближе, присаживается на стул и открывает документы, листает, вглядываясь в написанное. И лицо его смурнеет с каждой секундой, навевая на меня ужас.
– Всё чин по чину. Я проверил, – кивает в этот момент дядя, переглядываясь с Самиром, который устраивается подле меня, не касаясь, но при этом достаточно близко, чтобы заставить меня нервничать. – Вот ваша подпись, господин Волков, узнаете? А росписи брата нет.
Раниль поднимает голову, мрачно смотрит почему-то не на дядю, а на бету, взглядом метая молнии и грозя обрушить на мужчину небеса. Я задерживаю дыхание, кручу головой, переводя взгляды с одного волка на другого, и понимаю, что всё пошло не по плану, не так, как было задумано и запланировано папой. Чувствую, как всё внутри скручивается узлом страха. Неужели дядя был прав… И документ не подписан?
– Как ты это сделал? – цедит сквозь зубы рыжеволосый, не сводя разъяренного взгляда с Самира Волкодава.
А вот тот расслабляется, чувствуя себя хозяином положения. Улыбается, прямо смотря на своего соперника.
– Не понимаю, о чем ты, – щерится, а затем кладет свою ладонь на мое левое колено.
Сглатываю, ощущая жар его кожи даже сквозь плотное платье. От меня не укрывается, что этот жест направлен больше на обозначение волчьей территории. Так один самец указывает другому, что эта самка принадлежит отныне ему. С ужасом поднимаю голову и с мольбой смотрю на Раниля. Вот только он игнорирует мой взгляд и переводит свой на дядьку.
– Сколько ты хочешь за свою подпись? – вопрос, упавший в пустоту, приносит мне облегчение.
Раниль не отказывается от меня. А дядя слишком падок на деньги, чтобы проигнорировать такое щедрое предложение. Убираю руку Самира со своего колена и расслабленно растекаюсь на диване, зная исход торгов. Дядя всегда был предсказуем. Всегда…
Глава 7. Против правил
В кабинете отца тишина. Из-за своего тяжелого и тревожного дыхания я не слышу другие шумы. Не могу отследить чужой настрой и в целом почти готова потерять сознание. Единственное, что удерживает меня от потери контроля над собственным телом – дядя, которому я не доставлю удовольствие и вовсе исключить меня из торгов. Пусть я и не имею право голоса в данном вопросе, но буду свидетельницей собственной судьбы.