По тому, как она это сказала, Декер понял, что она действительно не знала, чем он занимался. В этом случае даже Лэни не удалось бы сыграть так убедительно.
– Томас Керл убил Бобби, – сказал он.
– Прекрати, – сказала Лэни. – Сейчас же.
Но по выражению лица было заметно, что она сопоставляет факты.
В соседней комнате Джим Тайл поволок Эллен под душ. Он продержал ее десять минут под холодной водой до тех пор, пока она не стала плеваться, а потом перегнулась пополам и ее вырвало. Затем он вытер ее и снова уложил в постель. Как только ей стало немного лучше, она села и мелкими глотками выпила кофе.
Джим Тайл закрыл дверь и спросил ее:
– Хотите поговорить?
– Где я? – спросила Эллен глухо.
– Во Флориде.
– Кажется, я заболела – я пропустила это?
– Пропустили что? – спросил Джим Таил.
– Похороны Дики.
– Да, они прошли.
Джим Тайл спросил:
– Дики был вашим другом?
– Да, офицер, был.
– Как долго вы были с ним знакомы?
– Недолго, – ответила Эллен О'Лири. – Всего несколько дней. Но я была ему небезразлична.
– Когда вы видели его в последний раз?
Эллен сказала:
– Как раз перед тем, как это случилось.
– Убийство?
– Да, офицер. Я была с ним в отеле, мы праздновали окончание турнира, когда пришел Томас Керл и сказал, что ему срочно надо поговорить с Дики.
– И что случилось потом, Эллен?
– Они ушли вместе, и Дики не вернулся. Я уснула – мы выпили ужасно много шампанского. На следующее утро я услышала по радио, что случилось.
Джим Тайл снова наполнил ее кофейную чашку.
– И что вы тогда сделали? – спросил он.
– Я была так расстроена, что позвонила преподобному Уибу, – сказала она, – и попросила его помолиться за душу Дики. И преподобный Уиб сказал, что если я приду, то он преклонит колена вместе со мной.
– Держу пари, что вы были не в настроении это делать.
– Верно, – сказала Эллен. Она не поняла, как чернокожий полицейский узнал о странных привычках преподобного Уиба, но была благодарна за сочувствие.
Джим Тайл открыл дверь спальни и попросил выйти Декера и Лэни.
– Эллен, – сказал он. – Расскажите мисс Голт, кто пришел и увел Дики Локхарта в ту ночь, когда он был убит.
– Томас Керл, – сказала Эллен О'Лири.
Лэни казалась потрясенной.
– Вы уверены?
– Я знаю его со школы.
– Боже, – сказала Лэни удрученно.
Эллен подложила под голову еще одну подушку.
– Я чувствую себя много лучше, – сказала она.
– Ну, а я чувствую себя ужасно, – сказала Лэни.
Зазвонил телефон. Джим Тайл велел ей подойти, а Декеру сделал знак, чтобы тот взял отводную трубку на кухне. Звонил Деннис Голт.
– Привет, – сказала Лэни. Полицейский стоял рядом с ней.
– Как дела, сестренка? – спросил Голт.
– Прекрасно, – ответила Лени. – Эллен все еще спит.
– Отлично.
– Деннис, мне хотелось бы выйти, немного позагорать, кое-что купить. Долго мне еще с ней нянчиться?
– Послушай, Илэйн, я не знаю. Полицейские все еще не поймали Декера.
– О, прекрасно. – Ее сарказм был убийственным. Декер слушал с искренним восхищением – она действительно могла бы быть звездой сцены и экрана.
– Что, если они его не поймают? – спросила она.
– Не глупи.
– Деннис, я хочу чтобы Том забрал эту девушку.
– Это будет скоро, – пообещал Голт. – Я послал его в Майами по делу. Когда он вернется, заберет Эллен. Отдохни, ласточка.
– В Майами? – повторила Лэни.
– Да, – ответил ее брат. – Мы готовимся к большому турниру.
– Да неужели, – сказала Лэни, думая при этом: надеюсь, ты утонешь, чертов ублюдок и убийца.
25
Огонь медленно угасал, и пока это происходило, Эл Гарсия все ворошил и перемешивал угли в слабой надежде оживить пламя. Скоро серый кудрявящийся туман окутал озеро и опустился на плечи полицейского, как влажный саван. В лесах шныряли какие-то невидимые зверьки, и каждое потрескивание ветки напоминало Гарсии, что он отчаянно далеко от своей родной стихии, города. Даже с озера доносились какие-то звуки – что это было, он не мог понять – всплески и бульканье разной силы и громкости. Гарсия размышлял, есть ли здесь медведи и, если есть, то какие, и большие ли они. Вес его кольта «Пайтон» утешал мало, потому что он знал, что это оружие не предназначено для охоты на медведей. Гарсия не был спортсменом, его единственным соприкосновением с дикой природой был повторяющийся просмотр «Американского спортсмена». Что касается этого телевизионного шоу, то он лучше всего помнил из него две вещи: свирепых медведей величиной с «Понтиак» и сцены, когда веселые компании собирались вокруг костров, и мужчины лихо глотали пиво и пожирали свежую оленину. Гарсии помнилось, что там всегда собиралось, по крайней мере, десять хорошо вооруженных парней вокруг Керта Гауди, плюс операторы. А здесь он был практически один в компании угасающего огня.
Гарсия начал вяло собирать какую-то растопку и бросать ее на уголья. Он поднес к этой куче свою зажигалку, дерево вспыхнуло и через минуту погасло. Полицейский отвинтил колпачок зажигалки и вылил жидкость на палочки. Потом он наклонился и поднес к огню спичку, так что в лицо ему полыхнуло.
После того, как Гарсия поднялся с земли, он мрачно уселся рядом с дымящимся костром. Он осторожно ощупал лицо и обнаружил, что ущерб оказался минимальным. Ему опалило брови, и они закудрявились, а от усов шел едкий запах. Гарсия вскочил, когда услышал раскат низкого смеха – это был Скинк, громада, появившаяся в дверях хижины.
– Клянусь Богом, – сказал великан.
Через три минуты огонь запылал с прежней силой. Скинк приготовил кофе, который Гарсия принял с благодарностью.
Было что-то странное в облике губернатора, и прошло несколько минут, пока полицейский понял, что это такое.
– Ваш глаз, – сказал он Скинку.
– В чем дело?
Из орбиты на него смотрел новый глаз, там, где была прежде повязка из марли, сделанная доктором. Новый глаз был огромным, с удивительной желтой радужной оболочкой, а зрачок был величиной с полудолларовую монету. Гарсия не мог не заметить, что новый глаз не вполне подходил для отверстия в лице Скинка.
– Где вы его достали? – спросил Гарсия.
– Он прилично выглядит?
– Прекрасно, – сказал сполицейский. – Очень мило.
Скинк прошлепал в хижину и принес чучело амбарной совы, гордой и величественной птицы.
– Я привязываю его к крыше, чтобы отпугивать ворон и скворцов, – сказал он. Отставив чучело на длину руки и любуясь им, Скинк сказал:
– Если бы взглядом можно было убивать.
Гарсия спросил:
– Она все еще будет отпугивать птиц? Я хочу сказать – с одним глазом.
– Черт, да, – ответил Скинк. – Даже еще лучше. Вы только взгляните на эту злобную рожу.
Неподвижный взгляд совы был все еще свирепым. Гарсия был вынужден признать это. И сам Скинк выглядел удивительно: так как его новый глаз был неподвижен в противоположность второму, он приковывал внимание.
– Попробую, – сказал Скинк и надел солнцезащитные очки.
После того, как они покончили с кофе, Скинк достал фонарь Коулмана и повел Гарсию к воде. Он велел ему сесть в гребную лодку. Гарсия разделил скамью на носу со старым жестяным ведром, внутри которого лежала нейлоновая сеть. Скинк быстро греб, пересекая озеро, и напевал старую песню, которую Гарсия смутно припоминал. «Никто не знает, что значит быть плохим, неумным и неразумным, быть печальным человеком». Скорее безумным, подумал Гарсия.
На него произвела впечатление энергия Скинка после того жестокого избиения, которому он подвергся. Деревянное тело лодки рассекало воду под сильными ударами весел. Скинк нажимал на весла со страстью, граничащей с ликованием. По правде говоря, он совсем не походил на ту окровавленную кучу тряпья, которая тяжело, с присвистом дышала на заднем сиденье машины Гарсии. Если он еще и страдал от боли, то не показывал этого. Он просто искрился от счастья быть дома и на воде.
Через двадцать минут Скинк направил лодку в пещерку на северном берегу озера, но темп его гребли не замедлился. Здоровым глазом он посмотрел через плечо, измеряя расстояние, и двинулся к устью небольшого ручья, впадающего в озеро между двумя доисторическими вечнозелеными дубами. Гарсии этот ручей показался слишком узким даже для маленького «скифа», но он легко принял их в себя. Примерно на расстоянии в пятьдесят ярдов он змеился по мшистой земле и уходил под кипарис, расщепленный молнией с мрачными переплетенными косицами испанского мха. Гарсию потрясла первобытная красота болота, но он ничего не сказал, боясь нарушить тишину. Скинк уже давно перестал петь. Наконец ручей закончился прудом с темной водой, окаймленном лилиями и заминированном гниющими пнями.