— Что?
— Да вот… Вместе гуляете, встречаетесь, ведь так и рассказывать начнут.
— Ах, это…
— Да… Уж, пожалуйста, ты брось это знакомство.
— Отчего?
— Как отчего? Долго ли до греха… Хорошего мало.
Алеша встал и закрыл лицо руками.
— Я, мама, совсем не знаю, что мне делать.
Ночью Анна Тимофеевна видела, что в комнате сына светло, и слышала слова «Господи, помилуй меня, Господи, помилуй меня», все одно и то же, глухо и беззвучно. На этом она и заснула.
На следующий день вечером Алеша опять ушел, — Анна Тимофеевна и не видела, когда. Уже перед чаем вышла она подышать и, проходя мимо дома Корольковой, заметила, что в щели ставень пробивается свет. Ее и потянуло подсмотреть, дома ли купчиха и что она делает. У ворот залаяла собачонка, но, узнав Анну Тимофеевну, смолкла и завиляла хвостиком. Окна за ставнями были раскрыты.
Королькова, в черном атласном платье, ходила по комнате. Анна Тимофеевна в первый раз и разглядела ее хорошенько. Может быть, она была нарумянена, — слишком уж ярко горели щеки на белом полном лице. Волосы ее сбились, и она, ходя, то и дело поправляла прическу.
Под стеной сидел Алеша и блестящими глазами смотрел на Королькову.
— Что же я, право, вас не понимаю. Вы ведь уже не мальчик, а сами собой не владеете.
— Вы не сердитесь только…
Королькова усмехнулась.
— Мне зачем сердиться? Делайте, что знаете.
Она села с ним рядом, дыша в лицо, и взяла обе руки.
— Ну вот, завтра я уеду, больше вам ничего не скажу, как хотите… У-y, неженка… А любишь?
Алеша поднял глаза.
— Люблю.
— А я не верю… Вот и не верю! Если любишь, поцелуешь…
Вдруг ставня скрипнула и Королькова, подозрительно прищурившись, умолкла.
Анна Тимофеевна испугалась, что ее увидят, и убежала.
Алеша возвратился только к полуночи, хотя свет у Корольковой погас уже давно. Анна Тимофеевна сидела в спальне и вязала.
— Ты уже спать?
— Да, мама.
— Ну, Господь с тобой.
Перекрестив его, она опять села у лампы работать, но мысли тревожные и растерянные так и неслись в ее голове. Что-то будет еще с Алешей?
Уже глубокой ночью, — а она думала, он спит уже, — Алеша опять вошел к ней, очень тихо, будто в забытьи.
Анна Тимофеевна уронила работу.
— Мама, а можно обещание нарушить?..
— Что такое?
— Обещание… Вообще, если дал кому.
— Да, если потаскухе какой, так и Бог велит… Уж и не глядела бы я лучше.
Алеша улыбнулся.
— Ну, спасибо, милая.
Опять до света не спала Анна Тимофеевна, слышала, ходит кто-то по комнатам и тихо, тихо поет духовное. Потом будто и двери открылись, или это к чиновнице Синицыной племянник с архангельского поезда приехал.
Утром Алеши не было дома. Не пришел и к обеду. Уже вечереет, дождь моросит, а Алеши нет. Вдруг догадалась Анна Тимофеевна. Как была, побежала она по грязи через улицу к Корольковой. Ей отворила босая девка и сказала, что госпожа уехала в Москву и когда вернется, неизвестно.
Анна Тимофеевна была в ярости, — ей все стало ясно. Так обмануть ее. Убежать в Москву с этой тварью. Посидела она у себя, прождала еще немного и побежала по соседям рассказывать о своем несчастий.
— Нет, вы подумайте, Мария Корниловна, каково мне. Ведь на первую бабу променял…
Отца Георгия она застала уже отходящим ко сну. Решили ждать возвращения Корольковой, а если ее не будет очень долго, попросить племянника попадьи, служившего в Москве, поискать влюбленных беглецов.
— Хорошо, если в Москве? А они, может, и в Америку заехали.
— Ну зачем же, голубушка, в Америку.
Со днями Анна Тимофеевна успокоилась и свыклась с мыслью об отлучке сына и его любви к развратной бабе. Только ночевать все больше ходила к Синицыной, — одной в пустом доме страшно.
Однажды Синицына прождала до полуночи, выпила уже чай и, решив, что Анна Тимофеевна не придет, закрыла дом и легла, немного обиженная ее невежливостью.
На рассвете ее разбудил стук в ставни. Сначала ленилась встать, но ей послышался голос Анны Тимофеевны. Тогда она поднялась и, вздыхая, раскрыла ставни.
— Матушка моя! Да что с вами?
Анна Тимофеевна, бледная, с будто выкатившимися глазами, стояла перед окном в грязном и мокром платье, с листьями в волосах.
Синицына, правда, испугалась.
— А…леша.
— Что такое?
Анна Тимофеевна вдруг молча села на землю.
Синицына разбудила девку, побежала к фельдшеру, — Анну Тимофеевну внесли в дом и уложили в постель. Она все молчала.
— Ах, какой ужас… Ах, чаю горячего скорей.
Синицына разнервничалась и решила, что Анна Тимофеевна умирает…