За стеной постучали.
— Вы готовы?
— Да.
В дверях стоял Альберт в черном глухом плаще. Он молча смотрел на Лену.
— Вы любите розы? Я принес вам цветы. Возьмите их.
Он подал ей два длинных стебля и легкий черный плащ.
— Пойдем. Не бойтесь и верьте мне.
Лена закрылась плащом и вышла из комнаты. Ее охватил сырой и пронизывающий холод. Она была совсем слабая от тревоги и долгого заключения и, шатаясь, нашла руку Альберта.
Они пошли сначала узким коридором, где далеко одна от другой горели свечи, и в промежутках было совсем темно. Иногда они встречали людей, которые молча кланялись им. Потом поднялись по лестнице и снова спустились. За лестницей чернело пустое пространство, как пещера, и оттуда веяло холодом и журчал ручеек. Далеко во тьме горел, как звезда, высокий зеленый огонь и отражался в быстрой воде. Лена вспомнила, что в «Луна-парке» она видела такой грот и каталась по узким каналам с Леонидом Николаевичем. Но ее уже не тронуло и не взволновало воспоминание.
Узкий мост вел через ущелье во вторую часть подземелья. Он будто висел в воздухе, легкий и весь белый. Высоко на плоских бронзовых кругах горели свечи.
В тишине, над свечами и темными потолками вдруг глухо что-то зазвенело. Лена вздрогнула.
— Это… трамвай?.. Да?
— Я не знаю… Не вспоминайте, не думайте… Вы слышите музыку?
— Да. Как здесь тихо и страшно…
Альберт слегка сжал ее руку. Она улыбнулась.
— Вас найдут здесь… когда-нибудь.
— Может быть… Я думаю, это последние годы. Но мы готовы всегда… и все.
— Как?
Альберт закрыл глаза и ничего не ответил. Они вошли в сводчатый зал, такой же, как первый, который видела Лена, и здесь оставили плащи. Потом перед ними раздвинули высокий зеленый занавес.
Лена и Альберт проходили по странным и сияющим залам, где на диванах сидели и лежали на полу люди в тяжелой парче и в шелку. С потолков спускались золотые, как кружево, люстры с тихими желтыми свечами. Иногда скрывались, будто за упавшими стенами, пустые дали и там снова лестницы, огни и люди. Где-то пели и иногда слабо вскрикивали.
В розовом, с прозрачными и светлыми стенами, зале лежали глубокие ковры и стояло несколько столов, покрытых золотом и розами. За столами были мужчины и дамы, веселые, в падающих с плеч и груди одеждах и сияющих камнях. У огня кружились, тихо и нежно танцуя, совсем голые люди.
Лена видела стол, и золото на нем, и розы и не помнила, как она очутилась среди гостей, и рядом кто-то наклонился к ней, лил ей в стакан холодное, горькое вино. Она слышала смех вокруг и пение, и совсем близко ласковый и задыхающийся шепот.
— Вы рады? Вы останетесь?
Альберт держал ее слабые руки и целовал медленно и тяжело. Воздух был дымный и жаркий, далекие стены и люди казались совсем туманными. На диване, за гобеленом тонкий юноша целовал даму, ее голые плечи и грудь. Танцующие, тихо кружась, приближались к столу.
Из широкой двери вошла в зал женщина. Она не казалась очень молодой, но ее чуть увядающая красота была пленительна до крайности. Она вся была завернута в серебро и на лбу горел большой зеленый камень.
Женщина улыбалась, говорила что-то и высоко держала руки, которые целовали обступавшие ее кавалеры. Потом она подошла к столу и, будто изнемогая от смеха, упала на широкую спинку кресла.
Альберт встал.
— Королева…
— Что?
— Королева Мария-Антуанетта. Она прекрасна, правда? Вы счастливы, Елена?.. Вы рады?
Лена уже ничего не понимала. Ее отуманили этот блеск и веселье, ей было сладко и хорошо.
Кто-то целует ее плечи, дышит тяжело и жарко. И слова — разве раньше с ней говорили так?
Какая счастливая королева, какая она красивая. Это принц, верно, бледный и влюбленный, — он лег у ее ног и целует их. У королевы зубы блестят, как алмазы.
— Вы любите меня, Елена?
— Мне хорошо… да…
— Пейте вино… Это последние годы… последние дни… Мы будем счастливы, да?
Он низко наклонился к ней и смотрел в ее закрытые помутневшие глаза.
Вдалеке все расступились. Поднялся занавес. Потом зажегся беловатый огонь. Кто-то сказал:
— Рождение Венеры из пены!
И вдруг, среди этих вскриков и смеха, заглушая музыку, голоса, и стоны, раздался длинный, тревожный и пронзительный свист оттуда, из-за моста, с другой стороны подземелья. Поднялся короткий, судорожный крик, и потом все смолкло. Только свист еще летел по тихим залам, трепеща и падая.