Пошел в порт посоветоваться со стариком-капитаном, Иосифом Иосифовичем, с которым долго плавал. У этого капитана были совсем молодые глаза и странная фамилия — Диего.
Иванов рассказал все, как на исповеди, а закончил так:
— Конечно, это и глупо, и смешно, но, понимаете ли, без нее совсем нет жизни, хоть назад возвращайся!..
Капитан Диего погладил свою желтоватую бороду, затянулся сигарой и ответил:
— Это, батенька, оттого, что вы не любили в свое время, когда были помоложе, и помочь вам трудно. В ваши годы любовь и смерть всегда ходят рядом. Дам я вам адрес одной женщины, если она вас не облегчит, так больше никто и ничего не сделает… Но при этом возьму с вас честное слово, что вы пойдете по этому адресу только в том случае, если будет окончательно невмоготу…
Иванов дал такое слово и вернулся домой чуть успокоенным. Вечером захотелось почитать любимую книгу «Мудрецы Индии». Ее нигде не оказалось. С радостью он вдруг вспомнил, что «Мудрецы Индии» взяла Надя и не возвратила, и теперь есть предлог съездить на прежнюю квартиру.
Сейчас же пошел, побрился и сел в трамвай. Когда подходил к знакомому домику — боялся умереть от разрыва сердца. Отец и мать Нади очень ему обрадовались. Приветливо встретила Иванова и сама Надя, а Соня закричала:
— Я так и знала, что вы опять к нам вернетесь, — сон такой видела.
— А можно, спросить какой? — произнес Иванов.
— Отчего же — можно: я видела, будто вы с Надей венчаетесь…
— Вот ерунда, вот ерунда! — ответила Надя и расхохоталась до слез.
Иванов остался у них обедать. А после обеда сидел в гостиной и рассматривал открытки, среди них увидел совсем новую, на которой были сняты, обнявшись, Надя в форменном платье и Соня в белой блузке. Иванов умильно поглядел на фотографию и сказал:
— Мне бы хотелось иметь такую карточку на память.
К его удивлению, Надя пошла в свою комнату и принесла открытку, затем явился репетитор, и настроение сразу испортилось. Он едва поздоровался со студентом и побежал в переднюю отыскивать свои галоши.
Ночью ему грезилась Надя, а утром было досадно на самого себя. Целую неделю не находил он покоя ни во сне, ни наяву.
За два дня до сочельника он вспомнил, что в бумажнике у него лежит адрес какой-то женщины, которая, по словам старика-капитана, может облегчить его страдания, и вспомнил Иванов, что пойти по этому адресу капитан Диего советовал лишь тогда, когда будет совсем невмоготу. Теперь это было именно так, давил ужас от сознания, что вся жизнь прожита механически, не для себя, и что впереди старость и смерть.
Иванов побрился, оделся как можно чище и пошел разыскивать неизвестную женщину по той записке, которую дал ему старый капитан. Он заранее представлял себе черную лестницу, где-нибудь на третьем дворе, обитую клеенкой дверь, благообразную старушечью физиономию, кота на кресле и засаленные карты.
Но все оказалось иначе. Квартира была в шикарном бельэтаже и на табличке Иванов прочел, что здесь живет княгиня.
Пожилая горничная ничего не спросила, тогда сам Иванов сказал:
— Я от капитана Диего…
— Пожалуйте, — бесстрастно ответила горничная, — помогла снять ему пальто и отворила дверь направо в крохотный кабинетик с мебелью, обитой черным плюшем. Лиловая штора на окне была опущена, и горела электрическая лампа. Дверь бесшумно открылась и вошла горбатая старушка в черном шелковом платье. На руках у нее было множество колец. Иванов вскочил, поздоровался и приложился губами к холодным, сухим пальцам.
— Вас прислал Иосиф Иосифович Диего?
— Да.
— Так, так… Значит, вы очень страдаете?
Иванов молча кивнул головой и, вглядевшись в лицо княгини, заметил, что она похожа на шимпанзе.
Старушка пожевала губами и произнесла:
— Расскажите мне все, как самому себе[27].
Старушка опять пожевала губами и ответила:
— Я все поняла и, может быть, сумею вам помочь; в молодости я пережила нечто подобное. Вы, кажется, меня боитесь? Меня зовут Антонина Иосифовна и в молодости я училась на курсах и была стройна… Скажите, сердце у вас хорошее?
— Сердце? Хорошее…
— Вы бы желали ее увидеть и поговорить с ней?
— Да.
— Это я могу сделать только вечером; вы пожалуйте так, в начале двенадцатого ночи… Видите ли, девушка будет с вами очень откровенна и вы узнаете, на что можете надеяться, но, милый, есть вещи на свете, которых лучше не знать, поэтому прежде, чем прийти снова ко мне, вы хорошенько подумайте. Вот и все…
Княгиня встала с кресла и сделала легкий поклон.
Иванов расшаркался и заторопился. Когда он одевался в передней, верхняя пуговица на пальто оторвалась и упала. Это показалось дурным предзнаменованием. До десяти часов вечера он путался по улицам. К вечеру стало скользко, и два раза Иванов чуть не попал под автомобиль. Сам не заметил, как очутился у подъезда княгини, и, как только снова прикоснулся к кнопке звонка, сердце заработало часто и болезненно. Старушка встретила его с более серьезным лицом и коротко сказала:
— Значит, решили?
— Решил.
— Теперь я должна вас еще предупредить, что этот опыт не всегда безопасен для жизни и поэтому я попрошу вас написать на листочке обычную фразу: «Прошу в моей смерти никого не винить», подпишитесь и поставьте завтрашнее число, хотя я с местной полицией в очень хороших отношениях…
Иванов безропотно все исполнил.
— Жаль, что почерк у вас такой неровный, — задумчиво произнесла княгиня, — встала и плотно заперла дверь; затем она достала из маленького шкапчика блестящую спиртовку и высыпала из бумажки на крохотную сковородочку что-то, похожее на ладан, подошла к Иванову и как-то по-матерински расстегнула своими обезьяньими руками верхнюю пуговку на его сорочке. Старушка потушила электричество и отошла в другой конец комнаты.
Вместо четырех стен образовался синий круг, в центре которого очутился Иванов. Еще через минуту Иванов увидел Надино платье, а потом и ее личико с удивленными глазами, рядом слабо очертился профиль Сони, а затем стало видно, что сестры стоят, обнявшись.
Вдруг дернулось сердце и сделалось темно и тихо…
Целую ночь возле дома княгини была суета. Входили и вы ходили дворники и полицейские. И только к утру тело Иванова увезли в карете скорой помощи в анатомический покой.
Борис Лазаревский
КЛАДБИЩЕ
Илл. Н. Герардова
Действительность не так утомляла Виноградова, как сны… Началось это после государственных экзаменов, которых он не выдержал. Закончив почти по всем предметам «весьма», Виноградов не мог ответить по уголовному праву на целый ряд самых простых вопросов. Мешала какая-то необъяснимая апатия. А на экзамен по гражданскому процессу, — взял да и не пошел. Проспал целый день…
К ресторанам и к выпивке Виноградов всегда чувствовал отвращение. Опротивели и люди. Свою единственную любовь, курсистку-медичку Шуру, он уже давно презирал, но чем сильнее росло это презрение, тем больше тосковало сердце.
На рождественские каникулы Шура уехала к матери в Одессу. Единственный товарищ, с которым Виноградов поддерживал кое-какие отношения, Жулавский, еще пятнадцатого декабря уехал к себе — в Псковскую губернию. Жулавский ненавидел Петербург, увлекался спортом и не понимал прелести романических приключений.
Одиночество Виноградова стало еще болезненнее. Отдыхал он от самого себя только во сне. Когда глаза не хотели закрываться, он принимал небольшую дозу хлоралгидрата, снова ложился на скомканную постель и клал на голову вторую подушку в грязной наволочке.
Скоро после Нового года ему приснился незнакомый город. Виноградов подъехал к огромному освещенному зданию, разделся в вестибюле и, когда снял пальто, то увидел себя в парадном мундире, которого у него никогда не было.
27