К концу мой голос и вовсе утихает.
— Ты про что? — приподнимает он в удивлении брови, а затем понимающе кивает: — А-а-а, понял. Не цепляйся к словам, девочка. И не будь такой ботаничкой, не углубляйся в мифы. В эту поездку я сорвал куш и обрел свою персональную русалочку, первую женщину в море. Еву.
У меня дергаются уголки губ, я еле сдерживаю себя, чтобы не ответить улыбкой на его улыбку. Молчу.
— Давид, — говорит он мне после значительной паузы, так и не дождавшись от меня каких бы то ни было слов.
— А где же Голиаф? — не могу упустить возможность, чтобы постебать этого шутника в ответ.
Он усмехается и щелкает меня по носу.
— Идем, — разворачивается и, подойдя к шезлонгу посреди палубы, берет в руки лежащее там полотенце.
Осторожно делаю шаги в его сторону, осматриваясь по сторонам и обхватывая себя руками. Только сейчас понимаю, что ветер, усилившийся к ночи, так сильно обдувает, что неприятно холодит кожу. После ледяной воды недолго и подхватить простуду. Зубы беспрерывно стучат с мелкой и быстрой частотой, отбивая барабанную дробь.
— Я предпочитаю часть про его соблазнение Вирсавии, — добавляет, споро растирая меня полотенцем.
Мы находимся посреди моря, вдвоем, на его, видимо, яхте, окруженные только глубокими водами и темнотой ночи. Романтика. В другой ситуации клюнула бы на его флирт, но я лишь криво усмехаюсь, почти дословно помня эту легенду. Знал бы он, насколько сейчас близок к истине. Только вот Вирсавия была замужем, я же просто нахожусь в отношениях. Но сердце отчего-то колотится. То ли от его сумрачного темного взгляда, то ли от воспоминаний концовки этих двух историй — Ева и Адам вкусили запретный плод и были изгнаны из Рая, Давид соблазнил чужую жену и обрек династию на раздоры.
Трясу головой, выкидывая бредовые мысли из головы. Тогда я не знала, что и мы станем воплощением такой легенды… В летописи наших семей… Вот только будет ли у нас счастливый конец? Или мы так же обречены на страдания?
Раздается шум со стороны коридора. В проеме появляется знакомое лицо экономки.
— Стефания Леонидовна, дети капризничают, просят маму, — говорит виноватым тоном, слегка опустив вниз голову.
— Я сейчас… — хочу сказать, что уложу детей и вернусь, но тут неожиданно рука мужа хватает меня и насильно усаживает обратно.
— Я сам схожу, Ев, а вам, — приподнимает брови, кивком головы указывая на отца, — нужно поговорить.
Чувствую, как бледнею от пристального внимания к этой сцене родных, оттого порыв Олега не кажется мне странным. Будь я в иной ситуации, то удивилась бы, ведь он никогда не изъявлял желания играть с детьми или же укладывать их.
— Мысленно я с тобой, — шепчет мне в губы Олег и привстает, — люблю тебя, помни об этом.
С недоумением смотрю ему вслед, задаваясь вопросом, какая муха его укусила. В то же время не показываю свою реакцию родным, чтобы не подумали, что забота Олега о детях — это что-то странное и непривычное для нашей семьи.
Внутри, под ребрами, теплится надежда, что вот он — корень наших проблем. Деньги. И имейся у нас финансы, муж снова станет тем самым весельчаком, каким был раньше. Но что-то не дает мне покоя. То ли его слова касательно отца, то ли взгляд. Но можно же помечтать о лучших временах хотя бы один день?
Неужели я такая слабая и размякла от одной улыбки собственного мужа, который вытирает об меня ноги? Нет, ведь дело далеко не в этом. Между нами гораздо большее, чем разбитые иллюзии и призрачные надежды.
В этот момент в тишине гостиной слышится громкое фырканье Миланы, которое отвлекает меня от размышлений.
— Ага, будем скрещивать Давида и Евку нашу, она же плодовита, как кошка.
Только мне кажется или в ее голосе слышен неприкрытый яд ревности и зависти?
— Что ты несешь? — рычит на мою сестру Давид, поджимая сильно губы, отчего хмурые недовольные складки на лбу выделяются еще сильнее, делая его намного старше своего возраста.
Отец в это время отчего-то откидывается на кресло и переводит взгляд с меня на шипящую друг на друга парочку.
— А что? — Милана выпрямляется. — Разве все не думают сейчас, вот женился бы он на Еве, и были бы сейчас нужные дети тут как тут? Те же близнецы Олеговские. А? Разве не так?
Сердце мое на миг останавливается. Ведь в этот момент Давид смотрит на меня. Пристально так, с прищуром. Неужели о чем-то догадался? Вижу, как шевелятся его губы, словно делая подсчеты. Нет-нет, не надо.
— Ева-а-а… — вдруг странным неуверенным голосом сипит отец, сползая вниз по спинке кресла и хватаясь пальцами за узел галстука.