Ивонн опасалась того момента, когда ей придется восстанавливать эту часть своего прошлого. И поэтому призвала Йоргена в качестве опоры.
По счастью, большая часть работы была уже сделана до нее. Люди (возможно, из социальной службы), помогавшие ее матери при переезде из большой квартиры в другую, поменьше, выкинули (а может, и продали?) почти всю мебель. Теперь здесь стояла мягкая мебель голубого цвета из IKEA, которую Ивонн никогда прежде не видела, а на окнах висели гардины с ярко-желтыми тюльпанами, которые никак не вязались в ее сознании с образом матери. Однако высокий старинный комод был все еще цел, равно как и секретер, и Ивонн пришлось навести в них порядок и хотя бы мельком просмотреть содержимое, прежде чем выбросить все в черный пакет для мусора, который она прихватила с собой.
В нижнем ящике секретера, под пачкой старых театральных программок Ивонн нашла свою фотографию. Этот снимок был сделан, когда она ходила то ли в седьмой, то ли в восьмой класс. Первым желанием Ивонн было порвать его на мелкие кусочки, а затем выбросить, но Йорген оказался проворнее и сумел выхватить фото.
– Да это же ты, Ивонн, – вырвалось у него.
– Дай сюда, – потребовала она. – Это нужно выкинуть.
Ей вовсе не хотелось вспоминать те времена. И еще меньше ей хотелось, чтобы Йорген увидел, какой она была в те годы.
Но ее будущий муж поднял снимок высоко над головой и, внимательно рассмотрев его, изрек:
– Вот теперь я знаю, какой ты была девчонкой.
У Ивонн появилось ощущение, будто пол в квартире ее матери уплывает прямо у нее из-под ног, а она сама срывается и стремительно летит в черную пропасть. Она потянулась за фотографией, но Йорген поднял ее еще выше и, не переставая рассматривать, продолжил высказывать свои замечания злобным и монотонным голосом, которого Ивонн никогда прежде не слышала:
– Ты была одной из тех самых симпатичных девочек в классе, завоевать благосклонность которых у меня не было ни единого шанса. Когда вы со своими подружками стояли на школьном дворе и какой-нибудь из парней проходил мимо, вы начинали громко хихикать и смеяться, приводя его в смущение. И он никогда не знал, смеялись ли вы над ним или над чем-то еще. Ты была одной из тех, кто на вопрос, можно ли с тобой встретиться, отвечала «возможно». А когда тебе звонили домой и твоя мать поднимала трубку, было слышно, как ты шептала, что тебя нет дома. Ты могла так смотреть на парня огромными красивыми глазами, что он бог весть что воображал, а потом узнавал, что в это время ты уже встречалась с тупым типом, который уже закончил школу и получил водительские права.
– Что? – выкрикнула Ивонн.
Йорген пристально посмотрел на нее.
– А можешь ли ты себе представить, каково было парню, с которым ты сначала флиртуешь и на которого потом не обращаешь внимания?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь?
– Нет, я думаю, что все ты прекрасно понимаешь. Я не верю в то, что такие, как ты, девчонки не знали, что они делали с такими, как я, мальчишками. Как вы подрывали наше чувство собственного достоинства. Вы всегда были такими красивыми, самоуверенными и надменными. Мы ненавидели вас за то, что вы причиняли нам столько боли.
Йорген замолчал и еще раз посмотрел на снимок, прищурив глаза, а потом со вздохом добавил:
– Господи, Ивонн, да я бы просто боготворил тебя, если бы мы были тогда с тобой знакомы!
Она растерянно уставилась на Йоргена. Что это: особо деликатная форма иронии или, быть может, он что-то узнал о ее прошлом?
– Достаточно, – оборвала его Ивонн и, протянув руку, выхватила фото.
Она повернулась к мусорному мешку и, уже собираясь порвать снимок на кусочки, остановилась. Неожиданно для себя самой она увидела то, что перед этим видел Йорген: лицо юной девушки с длинными, шоколадного цвета волосами, очень мило расчесанными. Слегка раскосые карие глаза и фантастически гладкая кожа. Застывшая на губах улыбка была слишком широкой, чтобы быть искренней: типичная улыбка – чиз, для фотографа, однако чопорная осанка вполне могла означать высокомерие и надменность.
И тогда она поняла все, что Йорген имел в виду. Но почему же она не видела эту симпатичную девочку, когда, будучи подростком, смотрелась в зеркало? Почему видела только лицо, которое было ей так ненавистно, и делала все, чтобы спрятать его за длинными волосами, шарфами или высокими вязаными воротниками, в которые можно было просунуть подбородок?
– Я бы по уши в тебя влюбился, если бы тогда мы были с тобой знакомы, – услышала она слова стоявшего за спиной Йоргена.