Настроение, как всегда, ужасное. Вернее, это в последнее время оно премерзопакостное. Раньше-то, как раз, она не страдала от приступов дурного настроения. Олег обижается, думает, что это он - причина ее депрессии. Переживает, пытается развеселить дорогую супругу, отвлечь от дурных мыслей. О, знал бы он, КАКИЕ мысли одолевают Светлану почти круглосуточно! Пожалуй, сам бы спать перестал...
Работа, опять работа... Как надоело подскакивать каждое утро ни свет, ни заря и нестись через полгорода в переполненном транспорте. Все кругом раздражало - толчея, теснота, очереди. Особенно раздражали старушки, упорно пытающиеся впихнуть тележку, груженную бутылками или макулатурой, в переполненный трамвай; с грохотом тянущие их по ступенькам в переходе метро... Ну надо им сдать бутылки именно в восемь утра, когда народ на работу пытается добраться. Надо! Наверное, в девять уже будет поздно и приемный пункт закроется до завтрашних восьми утра...
Игорь, сосед по офису, раздражает глупыми анекдотами... Алена... Алена вообще уникум! Любого достанет, а не только страдающего от депрессии. Как ее только Доля выдерживает! Доля... Ну надо же, как мир-то тесен! Кто бы мог подумать, что Витька Семидольский, матросик, с которым довольно долго встречалась подруга детства Жанна в пору далекой владивостокской юности, теперь является мужем нынешней, киевской Светкиной подруги Алены. Потрясающе! А в свою очередь друг Семидольского - ее "Двойная звезда"! Или нет, "Звезда" - это сама Светка. А Виктор - ... А действительно, кто он, как будет "звезда" мужского рода? "Двойной звездун", или еще похлеще - "Двойной звездец"?
Виктор... Витюша... Сердце сладко заныло где-то "под ложечкой". Виктор... В этом имени всё. И ничего. Всё было, вернее, могло бы быть. А теперь не осталось ничего. НИЧЕГО! И она сама, своими руками, поломала свое счастье! Вернее, прогнала его, сама сказала: "Уезжай". И он уехал. Он все простил, но не простился с нею... Как в плохой книжке про любовь. Она могла бы стать самой счастливой женщиной на планете, но теперь уже не станет ею никогда... Она не обрела нового счастья, но потеряла старое. Зачем же тогда жить? Уж коли судьбой ей предназначено или быть с любимым, или умереть, то пусть она умрет поскорее... Надоело просыпаться по утрам и ходить на работу!
Дверь скрипнула и на пороге возникла встревоженная Алена:
- Свет, шеф чего-то кличет на ковер. И тебя, и меня. Где-то мы с тобой лопухнулись, что ли? Пошли.
Света встала и пошла к выходу. Странно, но никакого испуга, никакого волнения перед предстоящим нагоняем она не испытывала. Не чувствовала за собой вины? Действительно не чувствовала. Не потому, что была безупречным работником, вовсе нет. Напротив, в последнее время ее смело можно было назвать нерадивым сотрудником. Ее перестало интересовать, что творится не только на работе, а вообще вокруг, в мире. Ее теперь ничего не волновало, даже грядущий нагоняй или вообще увольнение. Ну подумаешь, беда какая - уволят ее. В этом есть даже определенное преимущество - не надо будет подскакивать по утрам ни свет, ни заря, под дикий визг взбесившегося будильника, да на работу ходить...
При их появлении в кабинете Косилов приподнялся и приглашающим жестом указал на стулья около своего стола: мол, присаживайтесь. "К чему бы такая вежливость?" - равнодушно подумала Света.
Они присели, как и было предложено, на близстоящие стулья и скромненько потупили глазки в ожидании нагоняя. Но с первыми словами шефа их глазоньки раскрывались все шире и шире, пока чуть не полезли из орбит от удивления:
- Ну вот что, дорогие мои. Праздники закончились, пора начинать работать. У меня для вас имеется ответственейшее поручение. Я давно задумывался о расширении фирмы, в частности, меня уже давно привлекает российский рынок. Теперь для этого наступило подходящее время: у меня, наконец, появилась возможность это осуществить. Правда, есть одно "но". Я не могу оставить без присмотра киевское бюро. По крайней мере, сейчас. Но та возможность, о которой я говорил, не может ждать. Это надо делать или немедленно, или отказываться от этой возможности вообще. Как говорится, "куй железо, пока куй не поломался". Поэтому я отправляю команду в Москву. Команда из трех человек, но у каждого будет свое, автономное задание. Едете сегодня ночным поездом, в Москве вас встретят, обеспечат проживанием, питанием, транспортом. Конкретное задание получите в поезде у Евгения Трофимовича, он старший группы. Билеты уже у него, встречаетесь на вокзале в 10.20 вечера. Поезд номер четыре, седьмой вагон. Отходит в 22.50, так что не опаздывайте, если не хотите догонять самолетом за свой счет. Сейчас - в бухгалтерию за командировочными и домой, собираться. Все, девочки, действуйте. Я на вас очень надеюсь, - с этими словами Косилов встал из-за стола, давая понять, что аудиенция закончена.
Алена и Света продолжали сидеть с открытыми ртами.
- Есть вопросы? - недовольно спросил шеф.
- Есть, - неуверенно ответила Света. - Спасибо за доверие, Владимир Васильевич, но почему мы?
- А кого я должен отправлять? - грозно спросил тот. - Игоря Квашнина, что ли? Так он, небось, своими сигаретами или поезд подпалит, или гостиницу, за него потом не расплатишься. Или Лешу Лутовинина? Так тот только и умеет, что девкам глазки строить, демонстрируя свою гордость - длинные ресницы. Лучше бы он свои извилины демонстрировал! Я не понял - вы что, отказываетесь ехать?! А кто при устройстве на работу заявлял о согласии?!
Брови начальника сошлись на переносице, предвещая грозу. От греха подальше подружки предпочли в спешном порядке эвакуироваться в бухгалтерию.
Света ехала в полупустом в это время дня вагоне метро домой. Как ее домашние воспримут известие о ее срочном отъезде? А как она сама приняла это известие? С трудом. И с большой тревогой в сердце. Оно трепыхалось от испуга где-то подмышкой, в желудке появилось противное ощущение близкой тошноты. Света испугалась, что снова упадет в обморок, и стала разглядывать потолок вагона, судорожно вспоминая какую-нибудь назойливую нехитрую песенку, которой можно было бы забить мозги. Только не думать, только ни о чем не думать! Потолок не смог задержать ее взгляд, и она принялась разглядывать немногих пассажиров. Бабка лет восьмидесяти в стареньком, местами изъеденном молью пальто и с такой же старой, как сама, потрескавшейся дерматиновой хозяйственной сумкой. Едет по всем базарам в поисках десятка яиц на пять копеек дешевле, чем в ближайшем к ее дому магазине. Рядом девушка лет двадцати, юная, румяная от рождественского морозца - милое нежное создание с припухшими глазами. Эта наверняка проспала, спешит на лекции. Прием помог, дурнота стала понемногу отступать.
На ближайшей станции зашла попрошайка. Черная бабка, одетая во все черное: "Люди добрые, извините, что я к вам обращаюсь..." И так далее. Сколько же их развелось! На каждой станции заходят и противными голосами затягивают: "Люди добрые, мы сами не местные...". Дальше следует рассказ о страшной трагедии (в зависимости от того, какой катаклизм недавно произошел: то из Молдавии сбежали из-под обстрела, то от закарпатского наводнения пострадали, то от армянского землетрясения). Светка сначала подавала, сколько могла себе позволить, а затем обратила внимание, что меняются только катаклизмы, а так называемые пострадавшие - все те же. Или тетка ходит, клянчит на лечение ребенка, и ребенка предъявляет, и какие-то справки под нос сует. Только дети у нее каждый день меняются. Наглые попрошайки! Если каждой подавать - своих детей кормить будет нечем, самой по вагонам идти придется...