Выбрать главу

   - Ладно, Дюша, забудь. Проехали. Это было так давно...

   Тот обрадовался, как малое дитя:

   - Правда, ты не сердишься? И на Витьку тоже не сердись, он-то не виноват, это я, гад...

   - Дюша, не начинай сначала. Я все поняла и не сержусь.

   - А на Витьку?

   - А почему я на него должна сердиться? Разве что за весь этот спектакль. Здорово вы меня разыграли, ничего не скажешь!

   Андрей подскочил, довольный, обнял сидящих Свету и Виктора и сказал:

   - Ребята, я вас очень люблю! Ну ладно, я пошел, меня ждут, - и выскочил из кабинета с блуждающей по лицу улыбкой.

   Виктор развернул Светлану лицом к себе, долго в упор смотрел в ее бездонные зеленые глаза и, наконец, поцеловал. О, какой это был поцелуй! Все мечты, все надежды, все ожидания вложил в него Виктор. И Света приняла его со всеми мечтами, надеждами и ожиданиями, добавив к ним свои страхи и запретные желания, которые так долго гнала прочь. Они вливались друг в друга через этот поцелуй, как будто рассказывая о том, как плохо им было друг без друга, как они пытались друг дружку забыть, и как ничего у них не получалось, о том, как хотелось снова встретиться, как мечталось быть всегда рядом и никогда, никогда больше не расставаться... Когда же силы были на исходе, и такой безумный и многозначительный поцелуй закончился россыпью маленьких, невероятно нежных и легких поцелуйчиков, Света в изнеможении упала в объятия Виктора и притихла, уткнувшись горячими губами в его сильную шею. Виктор же продолжал тихонько целовать любимую в светлую пушистую макушку. Обоим было так хорошо, что хотелось умереть прямо сейчас, в объятиях друг друга, вместе, чтобы уже никогда-никогда не разлучаться даже на минуточку, даже на мгновение. Чтобы быть вместе, всегда только вместе. И чтобы не было больше проблем, препятствий в виде семьи, расстояний между Москвой и Киевом, чтобы не было больше никого в целом мире, чтобы только они вдвоем во всей огромной вселенной...

   Время и пространство исчезли. Исчезли и звуки, исчезло все вокруг. Не было ничего. Были только двое. Он наслаждался нежным, едва уловимым ароматом ромашки от ее волос, она - терпким, таким мужским запахом лосьона после бритья. Да что там запахи - они просто наслаждались друг другом.

   Вдруг эту замечательную тишину нарушили тихие, едва различимые Светкины слова:

   - Я люблю тебя...

   Виктор аж подскочил:

   - Что? Что ты сказала?

   Но Света вновь притихла, продолжая вдыхать столь волнующий, особенно в эту минуту, аромат его тела. Виктор осторожно, кончиками пальцев, поддел ее лицо за подбородок, пытаясь заглянуть в ее глаза:

   - Лана, родная моя, что ты сказала?

   Но она только крепче прижималась к его груди, словно не желая даже на минуту от него отрываться.

   - Ланочка, сокровище мое, это правда? Девочка моя, зайчик мой ненаглядный, - и он принялся осыпать ее поцелуями везде, где мог дотянуться, ведь она, с силой прижавшись к нему, сковывала его движения. Он целовал ее и приговаривал между поцелуями:

   - Родная моя, любимая моя! Ланушка моя, Лапочка, звездочка моя! Господи, как же я люблю тебя! Люблю тебя!!! - и вновь целовал, целовал, целовал... - Я люблю тебя...

   Смеркалось... Зимой рано темнеет. За окном зажглись фонари, и от этого в кабинете показалось еще темнее. Виктор и Света по-прежнему сидели на диване, обнявшись. Не было сил оторваться друг от друга, чтобы включить свет и закрыть жалюзи. Они уже несколько часов сидели вот так, без движения и без слов, прижавшись друг к другу и боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть свое хрупкое счастье. Наконец Виктор, чмокнув в очередной раз драгоценную макушку, встал и подошел к окну:

   - Лануля, глянь, красота какая!

   Света молча подошла к нему и посмотрела в окно. Действительно, красота! Темно-синий бархатный вечер сиял яркими огнями фонарей. Все вокруг было покрыто слоем пушистого, свежевыпавшего снега. А снег все падал и падал, тихо кружась в загадочном танце под неслышную музыку вечности... Ветра не было, и крупные снежинки долго кружились на одном месте, прежде чем упасть на ковер, сотканный из мириада таких же крошечных льдинок. Таких же, да не таких - подумать только, ведь среди этого мириада не было двух одинаковых снежинок! Каждая - совершенно оригинальное творение. И абсолютная, нереальная тишина...

   Хотя, какая тишина может быть в центре Москвы? Нет, конечно, Москва жила своей шумной жизнью, просто в кабинете стояли звуконепроницаемые стекла, отсюда и ощущение тишины. Влюбленные еще немного понаслаждались зимней красотой и Виктор спохватился:

   - Ты, наверное, проголодалась? Что ж я тебя не кормлю! Поехали, солнышко мое. Поехали.

   Он взял Светкину дубленку, помог ей одеться, снял с вешалки свое пальто и вывел Свету из теплого офиса на холодную улицу. На ходу натягивая пальто, подвел ее к своей машине и открыл перед ней дверцу:

   - Прошу!

   Светлана критическим взглядом окинула машину и выдала со вздохом:

   - И ты, Брут!

   - Ты о чем? - не понял Виктор и сам посмотрел на машину: все нормально, чистая, красивая, довольно дорогая машина. Или ей не нравится Ауди, привыкла на Мерседесах ездить? От этой мысли на душе как-то вдруг стало тоскливо. Неужели и она такая же, как все его бывшие многочисленные подружки? После двух дней знакомства плачут, мол, мобильник поломался, через неделю уже о машине заговаривают. Конечно, Лана его не за деньги любит, но все-таки неприятно...

   - Не понимаю я такую моду. Модно сребристые машины - и все дружненько ездят на серебристых. Весь город, вся страна, да что там, весь бывший Союз, все так называемое родное СНГ! Как будто все машины из одного гаража вышли, все одинаковые, хоть Мерседес, хоть Ауди, хоть Дэу - все на одно лицо! Вроде цветов других не существует - или серебристая, или, как альтернатива - черная. Море фантазии! - и Света недовольно села в машину.

   - Так тебе цвет не нравится? - с облегчением спросил Виктор. Слава Богу, ошибся!

   - Нет, ну почему же, сам по себе цвет вполне приличный. Мне не нравится, что все ездят на одинаковых машинах. Мерседес это или Опель - видно только вблизи, по фирменному логотипу. А издалека все машины одинаковые, будто сошли с одного конвейера. Только Жигули да Запорожцы еще держатся по-старинке, видимо, на модную краску денег найти не могут. Фу, терпеть не могу все одинаковое! Как интернатские, честное слово! Ведь сколько красивых цветов есть, нет же, кругом только черные и серебристые машины, как исключение, еще белые попадаются. Скукота...

   Виктор вел машину легко и уверенно, а сам внутри улыбался своей ошибке. Какая прелесть - ей не нравится цвет!

   - А тебе какие цвета нравятся? - спросил он.

   - Вообще или машины? Потому что это разные вещи. Те цвета, что великолепно смотрятся на машинах, для одежды не всегда годятся. И наоборот. Я, например, люблю красный цвет в одежде, а красная машина, на мой взгляд, довольно вульгарна. А вот бордовая, вишневая, синяя - это очень мило. Изумительно смотрится голубая, с сиреневым оттенком, да еще с перламутром. А желтенькие, горчичные - ведь море красивых цветов! Алена тебе с ходу сотню назовет. А, подумав, еще пару сотен выдаст, она по этой части большая дока. А самый писк, по крайней мере для меня - зеленые оттенки, от темной до светло-зеленой, бирюза, морская волна, и обязательно с перламутром. Такая красота! Вообще, не так уж важен цвет. Лишь бы было разнообразие. Все одинаковое оскомину набило еще при Союзе.