Виктор хотел сказать: "чтобы никогда больше не расставаться, чтобы мы всегда теперь были вместе, чтобы жили мы с тобой долго и счастливо, а все невзгоды и сомнения остались позади". Но вспомнил, как несколько минут назад она дала понять, что еще ничего не решено и пока все остается, как раньше. Ему было очень больно, но он решил пока не торопить события, не накалять обстановку... Выдавил из себя улыбку и протянул руку с фужером навстречу Светкиному фужеру.
Пищу поглощали молча. Оба думали о том, как здорово было бы, чтобы теперь они всегда ужинали вот так, вдвоем, дома. ДОМА... Светлане ведь тоже так хотелось назвать это место домом! Ведь она не меньше Виктора мечтала об этом, об их совместной жизни, об их неземном счастье! Но не могла она на это решиться, не могла! Слезы подступали к глазам, и она скрывала их, наклоняясь над тарелкой и тщательно пережевывая котлету по-киевски, совершенно не ощущая ее восхитительного нежного вкуса. Виктор старательно хрустел зеленым салатным листом...
Ужин плавно подошел к концу. Виктор вновь наполнил фужеры шампанским и решил вернуться к волновавшей обоих теме:
- Я хочу выпить за тебя, Лана. За то, что я нашел тебя. Пусть поздно, но я тебя нашел. Я пью за мою любовь к тебе, за мою надежду быть с тобой. И я пью за слова, которые ты мне сегодня сказала. Что бы ни случилось с нами в дальнейшем, какой бы стороной ни повернулась к нам судьба - я всегда буду помнить эти слова и буду жить ими. Даже если ты никогда больше не осмелишься повторить их. Я люблю тебя, Лана, - и выпил содержимое бокала до дна.
Света молча выпила и принялась убирать посуду со стола. Виктор ей активно помогал. Вдвоем справились быстро, даже посуду вместе мыть веселей. Вместе было так хорошо, тепло, уютно...
Светлана подошла к окну. Черноту за окном разрывали острые лучи фонарей, и в их свете по-прежнему медленно кружились крупные хлопья снега. Виктор подошел сзади и нежно поцеловал Свету в шею. Ее словно прошило сладким током. Она наклонила голову, а он все целовал и целовал ее за ушком, в шейку, от корней волос и вниз, все дальше и дальше... Света знала, что не должна бы позволять ему это делать, ведь это может кончиться плачевно, но не могла прервать его нежных поцелуев, не могла отказаться от его ласк... Она растворялась в нем, ее уже, как бы, и не было... Его руки скользили по ее шелковой блузке, теребили такие непослушные мелкие пуговички... Его надо остановить, надо прервать путешествие его рук под ее блузкой... Но как? Господи, где взять силы остановить его, отказаться от этих нежных ласк?!
Виктор повернул Свету к себе и стал осыпать поцелуями ее лицо, губы... Его пальцы, наконец, справились с неимоверным количеством пуговиц на ее блузке. Он подхватил ее на руки и понес в спальню, на широченную кровать-сексодром. Света обхватила его за шею и целовала могучее плечо, ухо, густые жесткие волосы... Виктор бережно уложил свою драгоценную ношу на постель. Блузка упрямо держалась на Свете только за счет манжет. После нескольких бесплодных попыток расстегнуть их, Виктор с силой рванул, и пуговицы с треском отлетели. Теперь он добрался до ее брюк... А Света и не возражала. Она судорожно теребила пуговицы на его рубашке, тщетно пытаясь их расстегнуть, и не догадываясь в безумстве страсти, что это вовсе не пуговицы, а маленькие перламутровые кнопки. Виктор пришел на помощь и сам стянул с себя рубашку через голову, видимо, от нетерпения тоже забыв, как расстегиваются кнопки. Света целовала его широкую мускулистую грудь с редкой растительностью, одновременно расстегивая его брюки. Их руки, пальцы переплелись - где чьи, не разберешь...
Света стеснялась своего тела. После появления на свет дочери и многомесячного кормления грудью ее фигура изменилась кардинально и явно не в лучшую сторону. Многолетняя борьба с собственным телом была ею с оглушительным треском проиграна и Света, ради того, чтобы жить в ладу с самой собой, полюбила себя такой, какой стала. Полюбить вроде удалось, да комплекс все-таки остался. И если одетую себя Света воспринимала нормально, то без одежды себя не любила категорически, потому и на пляже не появлялась много лет. Впрочем, с солнцем она с детства не дружила, уж больно беспощадно оно любило ее нежную молочно-белую кожу. Так что пляж ей был вообще противопоказан, и невозможность загорать Светлану совершенно не беспокоила. Дома перед мужем Света тоже старалась лишний раз не светить обнаженностью - конечно, она однозначно подходит под описание Кустодиевской красавицы, но зачем лишний раз выставлять такую красоту на обозрение?!
Сейчас же она, казалось, забыла о несовершенстве фигуры. В эту минуту ей хотелось одного - любить. Любить! Любить и быть любимой, отдаться собственной страсти, бесстыдству, безумству естества... Она сгорала от желания, ее била мелкая дрожь. Виктор тоже весь дрожал, срывая с любимой брюки с криком голодного троглодита, завалившего мамонта. Вот он, миг победы! Вот она, родная, любимая, долгожданная, лежит перед ним, вся как на ладони. Осталась самая малость - освободить желанное тело от нижнего белья. Виктор припал губами к ее губам, а руки продолжали свой коварный поход... Легкий щелчок, и верхняя часть оставшегося на Светке туалета отлетела в сторону. Остался последний бастион...
О, какие у него ласковые руки! Какой он нежный! Какой сладкий! Господи, как хорошо! Его волшебные руки, щекоча, опускаются все ниже, отодвигают тонкую ткань... А горячая волна, напротив, поднимается все выше, накрывает с головой... Тело в предчувствии наслаждения делается тяжелым, словно наливается свинцом. Пальчики, его шаловливые пальчики, чего они хотят? О, как хорошо!!! За это можно всё отдать! Всё... Всё. Всё? Да, всё! Отдать, но не предать!
- Нет!!!
Виктор дернулся, словно раненый лев. Что не так? Опять? Он молча смотрел на Свету, ожидая пояснений.
- Я не могу... Витенька, родной мой, любимый! Я не могу... Я так хочу тебя, ты же видишь... Но у меня как будто предохранитель какой-то в голове сидит. Скорее даже, не в голове, а там... Я не могу... Я хочу, но не могу ничего поделать, что-то не пускает, не дает... Витюшенька, родной мой, - она встала на колени и принялась осыпать поцелуями его тело. - Родненький, любименький, жить без тебя не могу, не хочу. Что же нам делать? Прости меня, любимый мой, прости меня, сокровище мое бесценное...
Она целовала и целовала его поникшее, лежащее, как бревно, тело. Целовала и шептала слова любви, целовала, покрывая его грудь солеными слезами:
- Прости меня, прости меня, прости... Прости меня, любимый...
Так они и заснули. На застеленной кровати, обнаженные, в окружении разбросанных брюк, рубашек, нижнего белья. Замерзнув под утро, во сне Света прижалась голой спиной к Виктору. Неосмотрительно... Все началось по новой. Только теперь никто ни с кого не срывал рубашек и брюк, оба лежали "готовенькими к употреблению". Опять поцелуи, ласки, слова любви, бегающие по дрожащему от желания телу пальцы... Высшая степень возбуждения... И снова отчаянное Светкино "Нет!" в самый кульминационный момент...
Заплаканная Светлана убежала в ванную. Виктор оделся неспеша, и побрел на кухню готовить завтрак. Когда Света вышла из ванной, замотанная в большое банное полотенце, Виктор уже ждал ее за накрытым столом, на котором стояла тарелка с горячими тостами и дымился кофе в больших глиняных чашках, стилизованных под маленькие горшочки. Света скрылась в недрах спальни.