Виктор спохватился:
- Нет, не хочу. Извини, не подумал. Прости меня, солнышко, лопухнулся, - наклонился и чмокнул свое сокровище в щечку.
Ирина Станиславовна благодарно улыбнулась гостье и сказала, обращаясь к сыну:
- Витенька, я ж тебе столько раз объясняла - я привыкла к этому дому. И к району привыкла. У меня здесь все подружки, все магазины знакомые. И потом, здесь мы были счастливы с папой, здесь его не стало... Здесь он как будто рядом, пусть я его не вижу, но он как будто есть. Вроде бы за сигаретами вышел и скоро придет. Давай больше не будем поднимать этот вопрос.
- Хорошо, мам, - покорно согласился Виктор. - Молчу, молчу. Мамуль, я вот тут принес "сухой паек", давайте отметим знакомство. Да и праздник сегодня, между прочим. Пусть старый, но ведь все-таки новый год!
Он открыл сумку и достал французское шампанское, конфеты, бананы и мандарины.
- Мам, доставай свои праздничные фужеры, гулять так гулять!
Хозяйка полезла в сервант, аккуратно, боясь ненароком зацепить, вытащила красивые хрустальные фужеры, явно из старых запасов - нынче таких не сыскать: тяжелые, все резные, ручной обработки, похожи на чешские или югославские еще той, советской эпохи. Бережно поставила их на стол. Виктор, как всегда мастерски, откупорил бутылку и разлил благородный напиток в столь же благородный хрусталь:
- Давайте, девочки, за знакомство. Мамуля, я безумно, невероятно люблю эту женщину, - он вновь чмокнул Светлану в щечку, словно демонстрируя особо непонятливым, в какую именно женщину так безумно влюблен. - И хуже всего то, мамуль, что я абсолютный и бессомненный однолюб. Поэтому, если ты хочешь, чтобы твой сын был счастлив, ты должна полюбить мою Лану. Лануся, золотце мое, у меня из родственников - только мама, и я ее очень люблю. Поэтому ты тоже должна ее любить и уважать и никогда не обижать. За вас, девочки!
Фужеры издали красивый звон и их содержимое было выпито до дна. Разговор не очень клеился. Ирина Станиславовна все разглядывала Светлану, задаваясь про себя вопросом, что принесет эта женщина ее сыну. Счастье ли, беду ли... С одной стороны, она давно ждала подобного события. Все-таки тридцать шестой год, пора бы уж сыну остепениться. Хотелось уже нянчить внуков, печь им по выходным пирожки, провожать и встречать их из школы. С другой - материнское сердце не принимало эту женщину, словно ощущало опасность, исходящую от нее...
Виктор что-то говорил, пытаясь оживить обстановку. Его тщетные попытки неожиданно прервала такая узнаваемая мелодия полонеза Огинского. Виктор враз замолчал, Света побледнела. Мобильный. Это может быть только Олег, ведь этот номер известен только ему и Виктору. Но Виктор-то рядом... Они многозначительно переглянулись. Света вытащила трубку из кармана, извинившись, вышла из комнаты в кухню, прикрыв за собой дверь. Но дом был старый, двери перекосились, образовав приличные щели, и Светкин голос был прекрасно слышен, лишь слегка приглушаемый закрытой дверью.
- Алло. Привет, сонэчко. Да, конечно, в гостинице, а где же еще?
При этих словах мать вопросительно посмотрела на сына. Тот шепотом ответил:
- Я тебе потом все объясню. Есть определенные сложности, - и отвел взгляд в сторону.
А из-за закрытой двери продолжали доноситься Светкины слова:
- ... Да, сонэчко, все нормально, только устаю в непривычной обстановке. Как Иришка? Что в школе? Ты ж там проследи, чтобы двоек не нахватала в начале четверти, а то потом долго исправлять придется... - видимо, выслушав вопрос невидимого собеседника, ответила, - Точно не знаю, пока так и остается двадцать пятого. Постараюсь управиться раньше, но не обещаю, много работы... Да, конечно, я тебя тоже... Пока.
Света вернулась в комнату, не зная, куда девать глаза. Было ужасно неловко и стыдно перед этой женщиной. Виктор пришел на помощь:
- Мам, я должен тебе кое-что объяснить. Дело в том, что Света замужем. У нее есть дочь. И живет она в Киеве. Это я обманом выманил ее в Москву, якобы в командировку, она ничего не знала. Ее муж, естественно, тоже. Вот такая у меня беда, мамуль - полюбил замужнюю женщину. И другая мне не нужна. Ты не смотри на нее осуждающе. Напротив, Света, к моему глубочайшему сожалению - верная жена. В этом и вся проблема. И, похоже, шансов у меня крайне мало. А без моей Ланы я погибну. Так что, - добавил он, поцеловав мать, - не осуждай ее. Мы с ней самые несчастные люди на свете. Любим друг друга, а вместе быть не можем.
Возникла неловкая пауза. Ирина Станиславовна была ошарашена таким заявлением сына. То-то ей сразу не понравилась эта штучка! Вот оно что - она, оказывается, замужем, и морочит голову ее бедному мальчику! Ей бы тактично промолчать, не акцентировать бы всеобщее внимание на весьма недвусмысленном инциденте - да где там, женщина простая, малообразованная, всю жизнь проработавшая на заводе Лихачева кладовщицей. Когда-то в далеком детстве ее учили говорить одну лишь правду.
- То-то я вижу, что верная, - весьма язвительно заметила Ирина Станиславовна. - Мне всегда казалось, что верные жены должны сидеть дома, а не шляться по командировкам и морочить головы порядочным неженатым мужчинам!
Эти слова, словно пощечина, хлестнули Свету. Она покраснела, ссутулилась, стараясь стать как можно менее заметной, врасти в пол, исчезнуть из негостеприимного дома. Виктор заступился за любимую, сказал с укором:
- Зачем ты так, мама? Ты же ничего не знаешь! Зачем ты так?..
На этой невеселой ноте визит завершился. Света покинула квартиру, попрощавшись еле слышно с негостеприимной хозяйкой. Виктор, не скрывая обиды, поцеловал мать на прощание, еще раз, впрочем, весьма сдержанно, поздравил с новым годом и, добавив "Пока", побежал вниз по лестнице догонять Светлану.
Для восстановления утраченного праздничного настроения пришлось еще битых два часа гулять по морозной вечерней Москве, среди толпы веселых, подбодренных горячительным, людей. Виктор убеждал Светлану не обращать внимания на жестокие в своей несправедливости материны слова, пытался оправдать ее несправедливость возрастом и чрезмерной материнской любовью, тем, что кроме сына, у Ирины Станиславовны никого не осталось. Да только от понимания причин неоправданной жестокости Свете не было легче. В душе прочно залегла неприязнь к Ирине Станиславовне, обида душила. И еще больнее было ей оттого, что, как мать, вполне понимала Ирину Станиславовну и даже в чем-то сама ее оправдывала...
Отовсюду слышался смех, на площадях народ катался на ледяных горках, кругом бродили Деды Морозы со Снегурочками, предлагая сфотографироваться на память в их компании. Виктору идея понравилась и он, несмотря на Светкины возражения, подхватил ее, утащил под елочку и стал старательно позировать. Потом изгнал из кадра новогодних персонажей и стал фотографироваться со Светой вдвоем и так, и этак: и под огромной елкой, и у горки, и на фоне группки потешных снеговиков с морковными носами. Он смешно дурачился и тормошил Свету, пока она, забыв о неприятной ситуации, в которой оказалась перед матерью Виктора, не включилась в игру, во всеобщее веселье. Наконец, устав, влюбленные поехали домой.
Ольга Степановна, приготовив все для праздничного ужина, уже ушла домой. В гостиной теперь стояла большая елка, украшенная одинаковыми белыми матовыми шарами и такими же белыми атласными бантиками. На месте окна сиял разноцветными бликами каскад из цветного дождика, а на стене горела надпись, выложенная гирляндой из множества маленьких лампочек: "ЛАНА". Стол был красиво сервирован на две персоны, с краю стоял массивный бронзовый подсвечник причудливой формы, в нем ожидали своего выхода три красные витые свечки. На другом конце стола располагалась широкая прозрачная ваза с низкими бортиками, наполненная водой. В ней плавали маленькие свечи в виде цветков лотоса.