В рубке находились два человека: один лежал на противоперегрузочной койке, поигрывая с каким-то переключателем, второй совершал непонятные манипуляции с отверткой. Тот, что лежал на койке, взглянул на меня и ничего не сказал. Второй повернулся, на лице его отразилось беспокойство, и он тревожно спросил, игнорируя меня:
— Что с Джоком?
Дэк как будто вылетел из люка позади меня.
— Нет времени! — рявкнул он. — Вы компенсировали его массу?
— Да.
— Нам разрешили взлет? Кто говорил с диспетчерской? — Человек на койке лениво отозвался:
— Я сверяюсь с ними каждые две минуты. С Диспетчерами все в порядке. Осталось сорок… ээ-э… семь секунд.
— Рэд, выметайся с койки! Живо! Мне еще надо проверить приборы!
Рэд лениво выбрался из койки, а Дэк шумно плюхнулся в нее. Второй человек устроил меня на другой койке и пристегнул ремень. Затем он повернулся и направился к выходному люку. Рэд последовал за ним, потом остановился и обернулся к нам.
— Билеты, пожалуйста! — добродушно сказал он.
— О, дьявольщина! — Дэк ослабил ремень, полез в карман, вытащил два полевых пропуска, с помощью которых мы попали на борт, и вручил их.
— Благодарю! — ответил Рэд. — Увидимся в церкви. Ну, горячих двигателей и всего такого. — И он с ленивым изяществом исчез; я услышал, как захлопнулся входной люк. Дэк ничего не ответил на прощание. Его взгляд был сосредоточен на компьютере, он что-то осторожно подстраивал и регулировал.
— Двадцать одна секунда, — сказал он мне. — Предупреждения не будет. Убедитесь, что руки находятся внутри койки и тело расслаблено. И ничего не бойтесь.
Я сделал, как было сказано, и принялся ждать. Мне казалось, прошли целые часы, напряжение внутри меня росло и становилось чуть ли не физически ощутимым. Наконец я не выдержал и спросил:
— Дэк?
— Заткнись!
— Я только хотел узнать, куда мы летим?
— На Марс. — Тут я увидел большой палец, нажимающий на красную кнопку, и потерял сознание.
Глава 2
Ну что смешного в том, что человеку плохо? Эти болваны с желудками, переваривающими гвозди, всегда смеются — держу пари, они посмеялись бы, даже если бы их бабушка сломала обе ноги.
Конечно же, как только прекратилось ускорение и корабль перешел на свободный полет, у меня началась болезнь. Тошнило меня недолго — желудок был почти пуст — я ничего не ел с самого утра. После этого я лишь чувствовал себя глубоко несчастным. С другим кораблем мы встретились через час сорок три минуты, но мне, как настоящему наземнику, это время показалось тысячью годами, проведенными в чистилище.
Правда, надо отдать должное Дэку: он не смеялся. Дэк был профессионалом и отнесся к реакции моего организме со снисходительностью медсестры с рейсового корабля, а вовсе не так, как обошлись бы со мной тупоголовые и горластые пустомели, с которыми вы могли бы познакомиться, если бы путешествовали на лунном челноке. Моя бы воля, эти здоровые лоботрясы быстренько бы очутились в открытом космосе, не успел бы корабль лечь на орбиту. И там, в вакууме, нахохотались бы себе до смерти.
В то время как в моей голове царил хаос и вертелась тысяча вопросов, ответа на которые я так жаждал, мы почти вплотную подошли к большому кораблю, находившемуся на орбите около Земли. К сожалению, я еще не успел оправиться настолько, чтобы проявить интерес к чему бы то ни было. Мне кажется, если бы жертве космической болезни сказали, что ее расстреляют на рассвете, единственным ответом послужила бы просьба: “Не будете ли вы так добры передать мне гигиенический пакет?”
Наконец, я оправился настолько, что желание умереть сменилось у меня устойчивым желанием выжить. Дэк почти все время был с кем-то на связи, которая велась, по-видимому, узконаправленным лучом, так как он постоянно направлял положение корабля, как стрелок наводит ружье, когда трудно прицелиться. Я не слышал, что он говорит, и не мог видеть его губ, так как он низко склонился над переговорным устройством. Можно было предположить, что он беседует с межпланетным кораблем, ожидающим нас.