Утай слегка улыбнулась, но ничего не ответила. Вместо этого она ухватила левой рукой лежащего на крышке мышонка, а правой поднесла к нему острие ножа.
Она плавно провела ножом, разделив тушку точно пополам. Удивительно, но крышку она при этом не поцарапала вовсе. Ещё пара движений ножа и мышонок превратился в те самые ломтики мяса, которые вчера с таким аппетитом ел Хоу. Тушки, судя по всему, были предварительно выпотрошены, так что Утай оставалось лишь смыть кровь с крышки и вымыть нож.
Работая, Утай концентрировалась так сильно, что казалась практически другим человеком, и поэтому Харуюки не отвлекал её. Кроме того, вызываться помочь ему тем более не хотелось. Разделка мышей заняла у неё всего пару минут, и вскоре мыши в контейнере уже выглядели так же, как вчерашняя еда.
Закончив работу, Утай вымыла нож, затем достала хлопковый платок, вытерла лезвие и убрала нож обратно в чехол. Платок она обернула вокруг рукояти, а затем убрала инструмент в сумку. После этого она поднялась и, не глядя на Харуюки, напечатала:
«UI> Обычно их разделывают ножницами. Ими проще.»
— Тогда… почему ты используешь нож? — спросил он её.
Утай какое-то время стояла, задумчиво склонив голову. Затем она ответила:
«UI> Сама себе я говорю, что это для того, чтобы не лишать их остатков достоинства, но, возможно, мне просто нравится орудовать им в своё удовольствие. Ну, пошли кормить Хоу.»
С контейнером в одной руке и кожаной рукавицей в другой, Утай направилась к клетке. Харуюки шёл за ней и смотрел в чат на последнее сообщение. Оба объяснения казались ему странными.
Когда они дошли до клетки, зорька уже нетерпеливо махала крыльями на насесте. Стоило Утай протянуть одетую в рукавицу руку, как та тут же перелетела на неё.
Действовали они как вчера: Харуюки держал контейнер, Утай доставала ломтики мяса и скармливала их Хоу. Харуюки тем временем подумал, что мышатина оказалась довольно закономерным ответом. Во многих историях совы поедали мышей. Да и откуда у дикой совы взялась бы свинина или говядина?
Всё это время он смотрел на то, как Хоу поедает мясо, и в очередной раз дивился ощущению жизни, исходившему от него.
Да, эта птица не водилась в Японии, и здесь таких как она продавали только в качестве питомцев, но это живая птица — не сделанная из искусственных белков и не виртуальная. Она жила в этой клетке четыре на четыре метра, ела, спала и, скорее всего, о чём-то думала. О чём-то, чего Харуюки себе, наверное, и представить не мог…
Харуюки слегка прикусил губу, и Утай, заметив это, недоуменно наклонила голову. Харуюки тут же замотал головой и тихо ответил:
— А, п-прости. Ничего не случилось, я просто вспомнил, как вчера смотрел на то, как он плещется в тазике. Тогда я сказал ему: «вижу, тебе весело», а теперь мне кажется, что я перед ним извиниться должен… — тут Харуюки понял, как именно Утай может воспринять эту фразу и поспешил поправить себя, — А, э-э, я-я не пытаюсь сказать, что ты о нём плохо заботишься, Синомия. В этом он совершенно счастлив, да даже я сам был бы рад, если… а-а, нет-нет, я вовсе не это имел в виду. Э-э…
Харуюки захотелось бросить всё и убежать, но он не мог позволить себе сбежать с контейнером. Поэтому ему приходилось старательно выдавливать из себя всё новые слова:
— Э-э, то есть, Хоу ведь наверняка родился в искусственной среде и всю жизнь прожил в клетке… но он ведь птица. Его, наверное, тянет в небеса… а, то есть, я не прошу тебя отпустить его. И не пытаюсь сказать, что он здесь несчастлив. Я просто подумал, что нехорошо определять всё за него и не задумываться о его собственных чувствах…
Тут уже сам Харуюки понял, что чем дальше он говорит, тем бессвязнее становятся его слова, поэтому он решил замолкнуть.
Но, похоже, что смысл его речей Утай все же уловила. Она кивнула и продолжила кормить Хоу с задумчивым видом. Когда последний ломтик мышатины скрылся в клюве, она напоследок погладила его голову. Довольная зорька расправила крылья и взлетела. Напоследок она сделала неспешный круг по клетке.
Его полёт казался таким прекрасным, что Харуюки следил за ним, затаив дыхание. В реальность его вернул звук нового сообщения в чате.
«UI> Я так понимаю, Арита-сан, ты говоришь об уважении.»
Последнее слово в этом сообщении было подчёркнуто, и Харуюки, заметив его, тут же закивал. Действительно, именно это чувство он и испытывал.
Неправильно считать, что люди просто «держат» Хоу и других домашних животных. Все они «живут» бок о бок с людьми. Поэтому, вместо размышлений о том, счастливы они или несчастливы, нужно просто относиться к ним с должным уважением.
Но это касается не только питомцев. Когда Утай разделывала мышей, она делала это не ножницами, а остро заточенным ножом и с предельной серьёзностью. Выходит, она проявляла должное уважение даже к мышам, к еде Хоу…
Пока Харуюки осознавал свои чувства, Хоу вернулся на насест. В окне чата плавно появился новый текст:
«UI> Я считаю, что проявлять уважение ко всему, что нас окружает, очень важно. А под уважением я понимаю противоположность пренебрежению. Кстати, уважительно надо относиться и к самому себе.»
— Э?.. Уважение к самому себе?.. — сказал Харуюки, отводя взгляд от Хоу и переводя его на девочку. — Разве… сами мы не исключение?.. Это ведь получается самовлюблённость, как там… на, нарциссизм?..
По-другому Харуюки, который не мог даже в зеркало смотреть без отвращения, не говоря уже о самоуважении, не мог сказать. Но Утай мягко улыбнулась и вскоре вновь взмахнула пальцами.
«UI> Возможно, на каком-то этапе оно действительно может перерасти в него, но мне кажется, что не уважать самого себя — значит, презирать проделанный тобой путь, прожитое тобой время и близких тебе людей. Даже в тебе, Арита-сан, есть неугасимое «пламя», которое не затушить никакой водой и не задуть никаким ветром.»
Она вытянула правую руку, приложив её к груди Харуюки, к его сердцу.
«UI> Топливо этого пламени — твой опыт, твои воспоминания… даже твои ошибки и грехи. В конце концов, наше сознание, наши мысли есть нейронные импульсы… именно эти искры, живущие лишь мгновение, и в то же время вечность, и есть то самое пламя, составляющее саму суть жизни. Я верю, что именно уважение к другим и к самому себе даёт пламени гореть ярко и верно, даёт ему освещать путь, которым мы должны следовать.»
Весь этот сложный, длинный текст Утай уверенно набирала одной лишь левой рукой. Всё это время её глаза, полные алого пламени, смотрели точно на Харуюки. Он ощущал, как её маленькая ладонь словно наполняла его сердце энергией — возможно, тем самым пламенем, о котором она говорила.
— Моё пламя… мой путь, которым я должен следовать…
Жар тёк по его крови, собираясь у лопаток.
Естественно, в реальном мире у Харуюки нет крыльев. Более того, он низкий, толстый, и такой хилый, что умудрился упасть в обморок на физкультуре.
Но он мог двигаться вперёд. В груди его горел огонёк, освещая путь, по которому он мог идти. Но этот путь не вёл назад, это не путь бегства… он вёл вперёд. И только вперёд. Ему нужен только образ. Образ его самого, делающего шаг вперёд, в Ускоренном Мире превратился бы в десяток, в сотню шагов.
— Мой образ… моя Инкарнация, — прошептал он, затем вдохнул и произнёс уже другим, уверенным тоном, — Спасибо, Синомия. Кажется, я нашёл ответ на вопрос, что так долго мучал меня.
Утай медленно убрала руку с его груди и широко улыбнулась, обнажая блестящие, словно жемчужины, зубы.
Выйдя из клетки, они вымыли руки и отправили на сервер файл с подтверждением того, что свою работу на сегодня выполнили.
На часах было пятнадцать минут пятого. Сбор в эрзац-штабе Нега Небьюласа, роль которого играла квартира Харуюки, должен состояться в шесть, и у них ещё оставалось порядочно времени.
«Думаю, пока можно с Синомией пойти в комнату школьного совета и поболтать с семпаем. Тию и Таку всё равно ещё на секциях…» — раздумывал Харуюки. Он протянулся к оставленной на земле школьной сумкe и собирался уже поднять её…
Как Утай, вытиравшая руки о платок, вдруг остолбенела. Харуюки тут же ощутил, как кто-то подкрадывается к ним со спины.