— Я врач, — сказал он, — и пришел навестить вашего квартиранта, а если вы начнете скандалить, мы пошлем за полицией.
Эти слова оказали желанное действие! Услышав слово «полиция», пьяница съежился и заскулил, как побитая собака, уверяя, что он ничего дурного не сделал, а о квартиранте ему ничего неизвестно…
— Вас никто не обвиняет, — сказал ему доктор, — проводите только нас поживей к вашему квартиранту.
Он повел нас в темную комнату. У доктора оказался карманный фонарь, и когда он зажег его, мы увидели человека, лежащего в углу на куче лохмотьев. Он так жутко стонал, что страшно было слушать! Доктор внимательно осмотрел его, вырвал листок из записной книжки, написал что-то на нем и сказал мне, чтобы я сходил к нему на квартиру и принес все, что там написано…
— И вы пошли? — спросил судья.
— Да, сэр! Когда я вернулся, доктор дал раненному какого-то лекарства и он затих. Тогда доктор сделал перевязку, и я увидел, что незнакомец был весь изрезан.
— Он был в сознании, когда вы пришли?
— Нет, сэр! Он бредил и нес какую-то чепуху на ломаном английском языке… Перевязав все его раны, доктор сказал, что перед смертью, он вероятно, придет в себя.
— В котором это было часу? — спросил судья.
— Около трех четвертей третьего, сэр, думается мне! Во всяком случае, я помню, что светать начало несколько позднее.
— Где же был в это время хозяин дома?
— Спал в соседней комнате! Он был настолько пьян, сэр, что ни о чем не собирался беспокоиться!
— Хорошо, продолжайте!
— Раненный вскоре застонал и открыл глаза. Доктор наклонился к нему, дал какого-то лекарства, от которого взор больного стал сразу осмысленным, и он пробормотал:
— Кто вы такой?
— Я врач, — был ответ, — а это здешний учитель, мистер Мэрилль. Ваши дни сочтены, не нужно ли вам что-нибудь сообщить перед смертью?
— Раненный застонал и бессильно откинулся на свое ложе, но учитель нагнулся над ним и взял его за руки.
— Прадо умер! — отчетливо произнес он. — А невинного человека посадили за его убийство в тюрьму!
— О-о-о… — протяжным стоном вырвалось у раненного, и он вздохнул, приподнявшись. — Нет, нет, это я убил его, слушайте, как все это было…
— И что же он вам сказал? — спросил судья.
— Он сообщил, что зовут его Да-Коста, и ему было поручено следить за домом в Парк-Лэйне… Доктор записывал все, что говорил умирающий, сэр, и таким образом мне стало известно, что он следовал за мной в тот вечер, когда я поехал по вызову хозяина, когда же я ушел, он постучал к нему. Мистер Норскотт, по всей вероятности, подумал, что это я вернулся, и открыл ему дверь. Да-Коста бросился на него, пырнул ножом, но, как я уже говорил, мой хозяин не из тех людей, что легко сдаются! Он тоже схватился за нож и, в свою очередь, ударил Да-Косту в бок. Сколько времени длилась их ожесточенная схватка, Да-Коста не мог сказать, но когда ему удалось, наконец, убить хозяина, сам он был почти при смерти! Он выбрался из дома, с трудом дополз до реки, где и встретил того человека, в доме которого мы и нашли его. Тому он сказал, что его ранили в драке и что он ищет место, где бы ему отлежаться. Субъект спросил, есть ли у него деньги: Да-Коста показал ему фунт стерлингов, и он тогда взял его к себе… Вот и вся история, сэр! Вы найдете ее записанной в книжке доктора, с подписью Да-Коста в конце…
— Он еще жив? — спросил судья. — Или умер?
— Нет, сэр! Как только он поставил свою подпись, ему опять стало хуже. Доктор вызвал к нему сиделку, которой сказал, что раненный при смерти, после чего мы все трое поехали сюда на извозчике…
Наступило короткое молчание.
Судья записал что-то в книгу, потом поднял голову и сказал:
— Благодарю вас, Мильфорд за прекрасное показание! Ваше поведение во время всех происшествий было исполнено благоразумия и большого мужества!
Я слушал с напряженным вниманием показания Мильфорда! Они были так ясны и убедительны для каждого, что я мог надеяться на скорое освобождение. Какого бы мнения не была полиция относительно моего поведения, считать меня убийцей она уже не могла!
Но когда Мильфорд кончил, меня охватило лихорадочно-возбужденное состояние, и мысли мои занялись другим, более важным для меня вопросом!
С того момента, когда Гордон шепнул мне, что в суде нет ни Марчии, ни Билли, душу мою стало давить тяжелое беспокойство. И теперь, когда мой интерес к словам Мильфорда ослабел, все мои прежние опасения относительно Марчии охватили меня с удвоенной силой.