Решив, что они правы, я запер машину и вошел в дом.
Там царила относительная тишина, поскольку следующий день был будним. Коди и Эстор спали, по телевизору тихонько шли вечерние новости. Рита дремала на кушетке с Лили-Энн на коленях. Она не проснулась, когда я вошел, но Лили-Энн устремила на меня яркие, широко раскрытые глаза.
— Па, — произнесла она. — Па-па-па.
Она немедленно меня узнала, моя умница. Посмотрев на ее счастливое личико, я почувствовал, как несколько туч в душе растаяло.
— Крошка Лили, — сказал я с подобающей случаю серьезностью, и она засмеялась.
— О! — Рита вздрогнула, проснулась и захлопала глазами. — Декстер… ты дома? В смысле… ты так поздно. Опять.
— Прости, — сказал я. — Работа.
Рита долго смотрела на меня, моргая, а потом покачала головой.
— Ты весь промок, — заметила она.
— Шел дождь.
Она снова похлопала глазами.
— Дождь прекратился час назад.
Я не понял, почему это так важно, но голова у меня набита вежливыми банальностями, поэтому я ответил:
— Ну видишь, вот и доказательство.
Рита снова посмотрела задумчиво, и мне стало слегка неловко. Но наконец она вздохнула и покачала головой.
— Ладно, — сказала она. — Ты, наверное, очень… А. Твой ужин. Он уже… Ik голоден?
— Просто умираю.
— С тебя течет на пол, — заметила Рита. — Лучше переоденься во что-нибудь сухое. Если ты простудишься… — Она помахала рукой. — О, Лили-Энн проснулась.
Она улыбнулась малютке той самой материнской улыбкой, которую тщился передать Леонардо да Винчи.
— Я пойду переоденусь, — сказал я и отправился в ванную, где снял и сложил в корзину мокрую одежду, вытерся и натянул сухую пижаму.
Когда я вернулся, Рита что-то напевала, а Лили-Энн гулила. Я не хотел им мешать, но у меня возникли кое-какие важные соображения.
— Ты сказала, ужин готов? — напомнил я.
— Ужин… я надеюсь, он не совсем пересох, потому что… он в кастрюльке, и… я только разогрею, на, подержи. — Она вспрыгнула с кушетки и сунула мне Лили-Энн. Я поспешно подошел и взял девочку на тот случай, если я ослышался и Рита собиралась разогреть Лили-Энн в микроволновке. Рита уже унеслась на кухню, а мы с дочкой сели на кушетку.
Я посмотрел на нее. Лили-Энн, маленькая и ясноглазая. Вход в новооткрытый мир эмоций и нормальной жизни. Чудо, которое сделало Декстера наполовину человеком, исключительно благодаря чудесному розовому факту своего существования. Лили-Энн научила меня чувствовать, и, сидя с дочерью на руках, я видел те пушистые лучезарные образы, которые посещают всякого простого смертного. Лили-Энн скоро должен исполниться год, и я уже не сомневался, она — необыкновенный ребенок.
— Ты знаешь, как пишется слово «гипербола»? — спросил я у нее.
— Па, — радостно отозвалась она.
— Прекрасно, — сказал я, и тут она протянула руку и ухватилась за мой нос, доказывая, что слово «гипербола» слишком легкое для такого высокоинтеллектуального существа. Лили-Энн хлопнула меня ладошкой по лбу и несколько раз подскочила> — это была вежливая просьба устроить ей что-нибудь поинтереснее, возможно, с хорошим саундтреком и танцами. Я повиновался.
Через несколько минут мы с Лили-Энн перестали подскакивать в такт двум строчкам «Танцующего лягушонка» и уже разрабатывали последние детали единой физической теории, когда в комнату примчалась Рита с благоуханной дымящейся тарелкой в руках.
— Свиная отбивная, — объявила она. — По-датски. В духовке, с грибами. Только грибы в магазине оказались не очень… Поэтому я порезала туда помидоры и каперсы. Коди, конечно, не понравилось… о! я совсем забыла. — Рита поставила тарелку на кофейный столик передо мной. — Прости, если рис слишком… дантист тебе уже сказал? Эстор нужно поставить скобки на зубы, и она просто… — Рита помахала рукой в воздухе, уже собираясь сесть. — Она сказала, что скорее… черт, я забыла вилку, погоди секунду. — И она снова убежала.
Лили-Энн понаблюдала за матерью и снова повернулась ко мне. Я покачал головой.
— Она всегда так говорит, — предупредил я. — Ты привыкнешь.
Лили-Энн, казалось, слегка засомневалась.
— Па-па-па, — сообщила она.