Роберт Хайнлайн
Звёздный двойник
Посвящается Генри и Кэтрин Каттнер
1
Если за столик к вам подсаживается человек, наряжённый, точно последняя деревенщина, но подающий себя так, будто застолбил всё вокруг и не прочь прикупить ещё, он наверняка из космачей.
Ничего удивительного. На службе он — Хозяин Вселенной, а когда ноги его попирают низменный прах земной — понятно, вокруг сплошь одни «кроты» — сидят, нос из норы высунуть боятся. А что до костюма — то какой спрос с человека, который почти всю жизнь не вылезает из лётной формы? Ясное дело, колеся взад-вперёд по Системе и не видя земного неба месяцами, трудно уследить, как нынче одеваются в обществе. И потому любой космопорт — отличная кормушка для целой тучи этих, прости меня, Господи, «портных». Они-то всегда радёшеньки обслужить ещё одного простака «по последней земной моде».
Я с первого взгляда понял, что этого парня угораздило довериться Омару-Палаточнику[1]. На первое — широчайшие накладные плечи, на второе — шорты, такие короткие, что когда хозяин их сел, его волосатые ляжки оказались у всех на виду, а на десерт — кружевная сорочка, даже на корове смотревшаяся бы куда лучше.
Но своё мнение насчёт одежды я сберёг при себе, а вместо этого на последний полуимпериал угостил парня выпивкой, полагая, что выгодно поместил капитал — известно, как космачи обращаются с деньгами.
Мы сдвинули бокалы.
— Ну, чтоб сопла не остыли!
Так я в первый раз допустил ошибку насчёт Дэка Бродбента. Вместо обычного: «И ни пылинки на трассе», или, скажем, «Мягкой посадки», он, оглядев меня с ног до головы, мягко возразил:
— С чувством сказано, дружище, только с этим — к кому-нибудь другому. Сроду там не бывал.
Вот тут бы мне ещё разок не соваться со своим мнением. Космачи вообще нечасто заглядывают в бар «Каса-Маньяны» — не любят они подобных заведений, и от порта не близко. И раз уж один такой завернул — в «земном» наряде, да ещё забрался в самый тёмный угол и не хочет, чтобы в нём узнавали космача, — это его дело. Я ведь и сам выбрал этот столик имея в виду обозревать окрестности, не засвечиваясь, — наодалживал по мелочи у того, у другого. Ничего особенного, однако иногда достаёт. Так мог бы и догадаться, что парень тоже себе на уме, и отнестись соответственно…
Но язык — он, знаете, без костей, а тут и вовсе с цепи сорвался. Любит он у меня пожить собственной жизнью, привольной и дикой.
— Не надо, адмирал. Если вы — крот, то я — мэр Тихо-Сити. И могу поспорить — на Марсе пьёте куда чаще, чем на Земле, — добавил я, подметив, как плавно он поднимает бокал — сказывается привычка к невесомости.
— Сбавь голос, парень, — процедил он, почти не шевеля губами. — Почему ты так уверен, что я… дальнобойщик? Мы что, знакомы?
— Пардон, — отозвался я, — будьте кем угодно, имеете право. Но я же не слепой! А вы, только вошли, с головой себя выдали.
Он что-то пробормотал себе под нос.
— Чем это?
— Да успокойтесь. Вряд ли ещё кто заметил. Я — дело другое.
Сознаюсь, люблю производить впечатление, и с этими словами я подал ему визитную карточку. Да-да, именно! Тот самый Лоренцо Смайт — Великий Лоренцо; стереовидение, кино, драма — «Несравненный мастер пантомимы и перевоплощений».
Всё это здоровяк принял к сведению и сунул карточку в карман на рукаве. Мог бы и вернуть, с досадой подумал я. Визитки — прекрасная имитация ручной гравировки — стали мне в копеечку.
— Ага, вас понял. — Он заметно успокоился. — Я что-то делал не так?
— Сейчас покажу, — я поднялся. — До двери пройдусь, как крот, а обратно — изображу вас.
Всё это никакого труда мне не стоило, и на обратном пути я слегка окарикатурил его походку, чтобы даже непрофессионал уловил разницу: ступни скользят по полу мягко, будто по палубе, корпус — вперёд и уравновешен бёдрами, руки перед собой, тела не касаются и в любой момент готовы за что-нибудь ухватиться.
Ну, и ещё с дюжину мелочей, которые словами не описать. В общем, чтоб так ходить, нужно быть космачом. Мышцы постоянно напряжены, баланс тела удерживается автоматически — это вырабатывается годами. Крот всю жизнь гуляет по гладкому, твёрдому асфальту, да при нормальном, земном притяжении; он-то не полетит вверх тормашками, споткнувшись об окурок. Другое дело — космач.
— Понятно? — спросил я, усаживаясь на место.
— Да уж, — с кислым видом согласился он. — И это я… на самом деле так хожу?
1
…довериться Омару-Палаточнику… — y этого выражения довольно длинная и запутанная история, о которой, как правило, представления не имеют сегодняшние американцы, именуя таким образом портного, шьющего безобразную и бесформенную одежду или — хотя и реже — продавца, который сумел вам подобную одежду всучить. Омаром-Палаточником современники называли Омара Хайяма Гиясаддина (oк. 1048 — после 1122 г. от Р. Х.). персидского и таджикского поэта, философа и математика. Как поэт он является автором более четырёх сотен рубаи, во многих из которых звучит тема винопития (правда, для правоверного мусульманина Хайяма это был символ, а не бытовой алкоголизм). Однако в начале нашего века в США возникло немало клубов поклонников Хайяма, которые как раз вполне реально, а не символически предавались потреблению алкоголя, пребывая в уверенности, что тем самым они наилучшим образом воздают дань уважения поэту. Вот от этих-то клубов и пошло американское выражение: такой костюм можно было сшить, купить или продать разве что спьяну.