Йошима рассек последнюю кость, а Эйб перерезал уцелевшие пряди хрящей и мышц. Затем они вдвоем приподняли грудину, будто сняли крышку с коробки.
В распахнутой грудной клетке поблескивали сердце и легкие. «Молодые органы», – мелькнуло в голове у Мауры. Впрочем, нет, сорок лет – это уже не молодость. Нелегко признаваться даже самой себе в том, что в сорок лет половина жизни уже прожита. И что ее, так же как эту женщину на секционном столе, уже нельзя считать молодой.
Обнаженные органы внешне казались нормальными, без очевидных признаков патологии. Несколькими быстрыми надрезами Эйб иссек легкие и сердце и выложил их в металлический лоток. Затем сделал срезы легких и под ярким светом лампы исследовал их паренхиму.
– Не курила, – сообщил он детективам. – Эдемы нет. Прекрасные здоровые ткани.
Однако женщина была мертва.
Он опустил легкие в лоток, где они осели розовым холмиком, и взялся за сердце. Оно легко уместилось на массивной ладони Эйба. Маура вдруг особенно остро ощутила биение собственного сердца. Оно бы тоже уместилось в руке патологоанатома. К горлу подступила тошнота, когда Маура представила себе, что он держит его на ладони, переворачивает, рассматривая коронарные сосуды, – это сейчас Эйб и проделывал с сердцем жертвы. Пусть с точки зрения механики сердце представляет собой обычный насос, однако он находится в самой сокровенной части человеческого организма, поэтому при взгляде на обнаженный и беззащитный орган доктор Айлз ощутила пустоту в своей собственной груди. Она сделала глубокий вдох, но от запаха крови тошнота лишь усилилась. Маура отвернулась от трупа и встретилась взглядом с Риццоли. Детектив, как никто, понимала ее. Они были знакомы вот уже два года, работали вместе по большому количеству дел и успели убедиться в профессионализме друг друга. Однако в этом взаимном уважении присутствовала и толика почтительной настороженности. Маура знала: интуиция у Джейн развита прекрасно, и она хорошо понимает, насколько доктор Айлз близка к тому, чтобы сбежать из секционного зала. Немой вопрос в глазах Риццоли заставил Мауру взять себя в руки. Королева мертвых вновь обрела свойственную ее рангу невозмутимость.
Она снова обратила внимание на труп.
Эйб не замечал подспудного напряжения в зале и спокойно изучал желудочки сердца.
– Клапаны выглядят вполне сносно, – заявил он. – Коронарные сосуды мягкие. Чистые. Черт, хотел бы я, чтобы мое сердце выглядело так же!
Маура бросила взгляд на необъятное брюхо коллеги и, зная его страсть к фуа-гра и жирным соусам, усомнилась в том, что его надежды сбудутся. «Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, – вот к чему сводилась философия Эйба. – Потворствуй своим аппетитам сейчас, потому что рано или поздно мы все плохо кончим, как наши друзья на секционном столе. Что хорошего в чистых коронарных сосудах, если ты всю жизнь отказывал себе в удовольствиях?»
Он положил сердце в лоток и принялся за живот жертвы, сделав глубокий надрез брюшины. Взору открылись печень, селезенка и поджелудочная железа. Маура давно привыкла к запаху смерти и охлажденных органов, но сегодня он действовал ей на нервы. Как будто она впервые присутствовала на вскрытии. Сегодня она смотрела на процедуру не как искушенный патологоанатом: безжалостность Эйба, орудовавшего ножницами и скальпелем, приводила ее в дикий ужас. «Боже, а ведь я это проделываю каждый день, правда мой скальпель режет плоть незнакомых людей».
А эта женщина совсем не кажется незнакомкой.
Словно оцепенев, Маура отстраненно наблюдала за работой Эйба. Измотанная бессонной ночью и сбоем биологических часов, она уже не могла сопереживать тому, что творилось на секционном столе. Ей удалось убедить себя в том, что перед ней всего лишь труп. Никаких ассоциаций и тем более переживаний. Эйб быстро освободил завитки кишок и опустил их в лоток. С помощью ножниц и кухонного ножа он выпотрошил брюшную полость. Затем отнес лоток, наполненный брюшными органами, на столик из нержавеющей стали, где один за другим принялся их исследовать.
На препаровочном столике он вскрыл желудок и выложил его содержимое в отдельный лоток. Запах непереваренной пищи заставил Риццоли и Фроста отвернуться – оба поморщились от отвращения.
– Похоже на остатки ужина, – сказал Эйб. – Я бы предположил, что она ела салат из морепродуктов. Вижу листья салата и помидоры. И возможно, креветки…
– За сколько часов до смерти она принимала пищу? – спросила Риццоли гнусавым голосом: она старалась оградить себя от запахов и потому зажала рукой нос.