Да и сенсорные ощущения были неприятные: комкастый матрас, явно несвежее постельное белье из какого–то грубого материала, свалявшаяся подушка с отчетливым запахом пота, нечистый, излишне жаркий воздух вокруг.
Он пошарил в изголовье, где находился один из пультов управления с многочисленными, функциональными кнопками и рычажками. Рука наткнулась на пыльную стену, никакого пульта не было.
С кошачьей ловкостью президент скатился с кровати, сгруппировался, вскочил, принял боевую стойку. Но прямой угрозы не было. Пошарив по стенкам и включив свет, он убедился в собственном одиночестве.
Вместо подогреваемого паркета под ногами был шершавый, холодный пол из неровно прибитых досок, покрашенных охрой. Стены оклеены линялыми обоями, мебели почти нет, а та, что имеется — столик, кровать, несколько табуреток, тумбочка, — явно из казармы. Лампочка пыльная, засиженная мухами с бессовестной наготой светила под потолком, свисая на скрученном проводе. На окнах рванные занавески, подоконник уставлен кактусами, окна проклеены по щелям рамы бумагой, их явно весной не открывали и не мыли.
Президент обследовал всю квартиру. Собственно, обследовать особенно было нечего: совмещенный туалет с облупленной ванной и цементным полом, убогая кухня с неработающим холодильником и двухкомфорочной газовой плитой, маленькая кладовка, выполняющая функции платяного шкафа.
Президент всегда спал голым, поэтому он выбрал из немногочисленного гардероба старое трико и футболку. Они были ему малы, но все же он натянул их, брезгливо поежившись от их несвежести, оправился, поискал на кухне какой–нибудь сок, не нашел, скептически посмотрел на баночку растворимого кофе, на псевдочай «Бодрость», нашел наконец вялое яблочко, сжевал. И приступил к более тщательному обследованию жилья, особое внимания уделяя бумагам с записями.
Минут через тридцать ему удалось прийти к определенным выводам. Квартира принадлежала третьему лицу, ее арендовал пожилой мужик неопределенной профессии, прописанный в Иркутске и не имеющий регистрации в Москве. Судя по записям в блокноте этот мужик, некто Владимир Исаевич Верт, зарабатывал на жизнь частной дрессировкой собак. За квартиру он платил 125 долларов в месяц (нашлись расписки хозяина), сбережения держал в примитивном тайнике под потолком за отставшими обоями.
Президент уныло посмотрел на тощую пачку двадцатидолларовых ассигнаций, спрыгнул с табуретки и задумался. Он чувствовал себя скверно, так как не сделал привычной зарядки, не принял контрастный душ, не поплавал в бассейне, не выпил утренний стакан фруктового сока. Он был рациональным человеком, не приученным к пустым мечтаниям, жизнь его с детства подчинялась строгой целесообразности и партийной логике. Случившееся настолько выходило за пределы нормальности, что он впервые за много лет был выбит из колеи. Подобную потерянность он испытал в тринадцать лет, когда одноклассник, толстый здоровяк из семьи какого–то министра, научил его мастурбации. Здоровый, спортивный мальчик испытал одновременно удовольствие и стыд. И потом долго боролся с искушением повторить это грешное занятие, за что возненавидел толстяка. И с дипломатическим коварством заманил того в спортзал, где крепко отлупил, маскируя расправу имитацией показа «приемчиков». После этого он перестал мучиться от стыда, когда самоудовлетворялся.
Впрочем, жесткое расписание внешкольных занятий (немецкий язык, этика, политэкономия, дзюдо, лыжи, конный спорт, плавание) не оставляли ему времени для самокопания и детский грех быстро ушел в прошлое. Мальчики его класса взрослели быстро, так как воспитывались излишне серьезно, с конкретным прицелом на руководящую работу. Последние эротические проблемы будущий президент ликвидировал при помощи домработницы, моложавой хохлушки Дуси.
В дальнейшем его жизнь была просчитанной заранее, конкретной и рациональной. Он много работал, постоянно совершенствовал знания и физическое развитие, стабильно продвигался по ступенькам государственной службы. Его психика была уравновешенной, специальные тренировки в спецшколах подготовили его, как думалось, к любым неожиданностям. Но теперь, сидя на нелепом табурете, он осознал, что те неожиданности были ожидаемыми, прогнозируемыми. И нечто, перебросившее его из кремлевской квартиры сюда, на окраину Москвы, выходило за рамки его мышления.
Немного оправившись от шока президент набрал телефон своего референта. Услышав знакомый голос, спросил:
— Петр Ильич, сколько времени?
— Кто это говорит? — спросили его встревожено.
— Ты что, не узнал?