* Джон У э 6 с т е р (1500 (?) - 1625 (1634 ?) ) английский драматург (прим. ред.).
если я прочту речь, написанную теми словами, которые свойственны только Бонфорту, она автоматически произведет нужное впечатление. Он ведь великий оратор.
- Слушай, Смизи, тебя нанимали не для того, чтобы ты писал речи. Тебя нанимали...
- Полегче, Билл, - вмешался Дак. - И заодно отвыкни навсегда от всех этих "Смизи". Родж, что скажешь? Каково твое мнение?
- Насколько я понимаю, Шеф, речь идет только о нескольких выражениях?
- Да, конечно. И я бы еще предложил изъять личный выпад против мистера Кироги и намек на его спонсоров. Мне кажется, это не в духе мистера Бонфорта.
Клифтон как-то увял:
- Этот абзац я вставил сам. Но вы, вероятно, правы. Он всегда старается думать о людях хорошо. - Он на минуту задумался. - Сделайте изменения, которые сочтете нужными. Потом мы запишем выступление и просмотрим пленку. Всегда ведь можно вырезать то, что покажется неудачным. Можно и вообще отменить выступление "по техническим причинам". - Клифтон скупо улыбнулся. - Вот так мы и сделаем, Билл.
- Будь я проклят, если это не самая наглая...
- И все же, именно так мы и поступим, Билл.
Корпсмен пулей вылетел из каюты. Клифтон вздохнул:
- Билл не терпит даже мысли, что кто-то, кроме мистера Бонфорта, будет давать ему указания. Но человек он очень дельный. Гмм... Шеф, как скоро вы будете готовы для записи? Наше время - шестнадцать ноль-ноль.
- Не знаю. Но к этому времени я буду готов.
Пенни проводила меня до кабинета. Когда она прикрыла дверь, я сказал:
- В ближайший час или около того вы мне не будете нужны, Пенни, девочка. А пока попросите, пожалуйста, у доктора еще несколько таблеток, они могут потребоваться.
- Хорошо, сэр. - Она поплыла спиной к двери. - Шеф!
- Что, Пенни?
- Я только хочу сказать, не верьте, что Билл действительно писал все его речи.
- А я и не поверил. Я же слышал его речи... И прочел этот... текст.
- О, конечно, Билл частенько готовил нечто вроде черновика. То же самое делал и Родж. Даже мне приходилось этим заниматься. Он... он использовал любые идеи, откуда бы они ни шли, если считал их заслуживающими внимания. Но когда он говорил речь, она была его собственной - от первого слова и до последнего.
- Я уверен в этом. Хотелось бы, однако, чтобы он подготовил и эту - заранее.
- Все будет отлично, если вы захотите.
Так я и сделал. Я начал с того, что стал заменять синонимы, вставляя грубоватые гортанные германизмы на место выспренних утробных латинизмов, на произношении которых можно вывихнуть челюсть. Потом я вошел в раж, побагровел и порвал текст на кусочки.
Актеру ведь часто хочется повозиться с текстом своей роли, только шансов ему почти никогда не выпадает.
Я никого не допустил к прослушиванию своей речи, кроме Пенни, и потребовал от Дака устроить так, чтобы ее нельзя было услышать где-нибудь в другой части корабля, хотя и подозреваю, что он все же обвел меня вокруг пальца и подслушал. Пенни расплакалась уже после трех первых минут, а к тому времени, когда я кончил (речь длилась двадцать восемь с половиной минут - ровно столько, сколько мне выделили), она была на грани обморока. Я, конечно, не позволил себе вольничать со славной экспансионистской доктриной, провозглашенной ее официальным пророком - Джоном Джозефом Бонфортом. Я просто заново воссоздал и речь, и манеру, в которой она произносилась, используя для этого отдельные абзацы из других его речей.
И вот ведь какая странная штука - произнося ее, я верил каждому сказанному в ней слову.
Но какая же это была роскошная речь, друзья мои!
Потом мы все вместе прослушали эту запись, сопровождаемую моим изображением в натуральную величину. Среди нас был и Джимми Вашингтон, что заставило Билла Корпсмена держаться в рамках приличий. Когда все кончилось, я спросил:
- Что скажете, Родж? Надо ли что-то вырезать?
Он вытащил изо рта сигару и ответил:
- Нет. Если вам угодно выслушать мой совет, Шеф, я посоветую все оставить как есть.
Корпсмен снова выскользнул из каюты, но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах - а надо сказать, слезы в космосе в состоянии невесомости - большое неудобство, так как им некуда падать - и сказал:
- Мистер Бонфорт, это было прекрасно!
- Благодарю вас, Джимми.
А Пенни вообще не могла произнести ни слова.
После окончания прослушивания я был в полном отпаде триумфальный исход представления всегда превращает меня в выжатый лимон. Я проспал как убитый больше восьми часов и проснулся только от воя сирены. Еще перед сном я привязался ремнями к койке - терпеть не могу в состоянии невесомости болтаться во сне туда-сюда по каюте. Так что я продолжал лежать, не двигаясь. Однако я и понятия не имел, что мы так скоро стартуем, а потому сразу же после первого предупреждения вызвал капитанскую рубку.
- Капитан Бродбент?
- Одну минуту, сэр, - услышал я голос Эпштейна.
- Слушаю, Шеф, - ответил мне тут же Дак. - Мы стартуем точно по расписанию. Согласно вашим распоряжениям.
- Что? Ах, да, разумеется.
- Думаю, мистер Клифтон сейчас зайдет к вам.
- Отлично, капитан. - Я снова откинулся на подушки и стал ждать.
Сразу же после старта, когда сила тяжести достигла одного "ж", в каюту вошел Родж Клифтон. Я никак не мог определить выражение его лица - на нем одновременно читались триумф, тревога и недоумение.
- Что случилось, Родж?
- Шеф! Они нас перехитрили! Правительство Кироги ушло в отставку!
Глава 7
Голова у меня была все еще затуманена сном, и мне пришлось как следует потрясти ею, чтобы понять, что произошло.
- Из-за чего шум, Родж? Разве не этого вы добивались все это время?
- Конечно, конечно, но... - он замялся.
- Что "но"? Ничего не понимаю. Вся ваша команда многие годы трудилась и хитрила, пытаясь добиться именно такого результата. Теперь вы его получили и почему-то разыгрываете из себя невесту, которая неожиданно потеряла уверенность в том, что ей действительно хочется идти под венец. В чем дело? Грешники вроде бы низвергнуты, праведники торжествуют. Разве не так?