— Книги? — удивился Борщевский. — Какие книги?
— Разные. «Анну Каренину», например. Ты читал «Анну Каренину»?
— Конечно, а как же.
— А вот знаешь ли ты, что граф Вронский пытался застрелиться?
— Знаю.
— А я не знал. А что Анна Каренина родила дочь, тоже знаешь?
— От кого? — озадачился Борщевский. — От Вронского? Что-то я такого не помню.
— Я тоже. Вот и буду лежать в избе на печке и читать книги.
На самодовольном лице Шурика появилась ироническая усмешка:
— Так Катя и позволит тебе лежать на печке!
— Позволит, — устало возразил Герман. — Теперь позволит. Мы расходимся.
— Расходитесь?! — очень умело поразился Борщевский. — Вы — расходитесь?! Ты это серьезно?
— Серьезнее не бывает. Заявление уже полгода в суде.
— Какое заявление?
— О разводе. И о разделе имущества.
— И ты дашь ей развод?
— Как я могу не дать? Меня не спрашивают. Наливай!
— Да погоди! Что случилось?
— Не вникай, — устало отмахнулся Герман. — Мало у тебя своих трудностей?
Он сам налил треть стакана и с маху выплеснул коньяк в рот, как всегда пьют крутые мужики, не желающие говорить о своих бедах. Про себя отметил, что он и выглядит, как крутой мужик — с отросшей за день черной щетиной на худых щеках, с сурово насупленными бровями. Сигарета в углу рта, мрачный взгляд из-под свалившихся на лоб волос. Суровый мэн из страны Мальборо.
— Ты расходишься с Катей! — повторил Борщевский. — Не могу поверить. Но почему, почему?
Герман равнодушно пожал плечами:
— Почему люди расходятся?
— А все-таки? — нависал над столом Борщевский, смотрел с глубоким сердечным сочувствием. Настоящий друг, который не бросит друга в беде. Кому повем печаль мою? Если не ему — кому?
Герман ответил не сразу. Не говорят в стране Мальборо о сердечных бедах, не плачутся друзьям в жилетку. Не та порода. Кремни-мужики. Никогда!
Ну, разве что иногда. Ведь даже кремню иногда хочется дружеского участия, сердце-то не камень, не камень, оно живое!
— Да что там говорить! Дело житейское. Встретила друга детства. И выяснилось, что она любила его всю жизнь. А он всю жизнь любил ее.
— Не может быть!
— Чему ты удивляешься? Такие вещи происходят на каждом шагу. Не я первый, не я последний.
— Кто он?
— Откуда я знаю? Да и какая разница!
— Как какая? Как это какая? — оскорбился верный друг. — Да я бы…
— Что?
— Отловил бы и набил морду. Руки-ноги переломал! Нанял бы крепких ребят, они бы с ним разобрались!
— Заманчиво, — мечтательно протянул Герман. — Но… Нет, не выход. Не выход это.
— Да почему? — уже с меньшей настойчивостью повторил Борщевский.
— Потому. После этого она меня полюбит? Она его еще больше полюбит. А меня возненавидит. Я всегда считал, что женщины любят успешных мужчин, победителей. А они любят слабых, никчемных. Иногда посмотришь — ну полное говно, а она в нем души не чает. Почему? Странный закон природы. Но с этим ничего не поделаешь. Нет, Шурик. Расходиться нужно по-человечески. У нас дети, их из жизни не выкинешь. Нужно уметь проигрывать, — с тяжелым вздохом добавил Герман, хотя всегда считал, что нужно уметь выигрывать.
— Это правильно, — одобрил Борщевский. — Это по-мужски. Да, нужно уметь проигрывать. Тебе бы отдохнуть, отвлечься. Махнуть куда-нибудь на Канары. С телкой. А лучше с двумя. Есть у меня на примете. Познакомить?
— Спасибо, в другой раз, — отказался Герман. — Ладно, давай займемся делами. Завтра созвонись с полковником Семенчуком. Контракт в основном готов, остались детали. Внимательно все посмотри. Возьми наших юристов, пусть они тоже посмотрят.
— Ты все-таки решил подписаться на это дело? — оживился Борщевский. — Очень правильно! Глупо упускать такой заказ. Никак я не мог понять, почему ты отказываешься. Да и сейчас, если честно, не понимаю.
— Были причины, — уклончиво отозвался Герман. — Больше их нет.
— Откат согласовали?
— Сам согласуешь.
— Но я должен знать, на какую цифру ориентироваться.
— Если бы я подписывал контракт, цифра была бы «нуль».
— То есть как? — удивился Борщевский.
— А вот так. Нуль, — повторил Герман. — Никакого отката. Ни цента.
— Ты хоть понимаешь, что говоришь? Никогда они на это не пойдут!
— Не пойдут, пусть ищут другого поставщика.
— Ничего не понимаю. А кто же будет подписывать контракт, если не ты?
— Чего тут непонятного? Я же тебе сказал, что Катя подала на раздел имущества. Она получит сорок шесть процентов акций «Терры». Кому она отдаст их в доверительное управление? Тот и будет подписывать контракт. Кому захочет, тому и отдаст. Может, другу детства. Или даже тебе.
— При чем тут я? — встревожился Борщевский.
— А почему не ты? Человек опытный, структуру «Терры» знаешь. Она тебе доверяет. Впрочем, это решать ей. Я даже думать об этом не хочу.
— Сорок шесть процентов — это не контрольный пакет, — напомнил Борщевский.
— Еще восемь купит у Тольца. Ее посредник уже договорился с Яном. Сорок шесть и восемь — пятьдесят четыре процента. Это больше контрольного пакета.
— А почему бы тебе самому не купить пакет Тольца?
— Слишком дорого. Он заломил три с половиной миллиона. Если быть точным, три четыреста.
— Сколько?! Да он что, совсем впал в маразм? — бурно возмутился Борщевский. — Три четыреста за восемь процентов?
— Каждая вещь стоит столько, сколько можно за нее получить. Эти восемь процентов акций решают, кто будет президентом «Терры». А это стоит денег.
— Так купи сам!
— Не хочу. Я же сказал — устал. Гори оно все огнем!
— Не узнаю тебя. Ты на себя не похож.
— Я и сам себя не узнаю, — сказал Герман. — Спасибо за коньяк. Поеду домой, спать.
Через четверть часа, запирая кабинет, он отметил, что дверь Борщевского закрыта. Звонит. Кому?
Герман знал, что ответ на этот вопрос получит очень быстро. Могла позвонить Катя и потребовать разблокировать их совместный счет в банке. Это означало бы, что он ошибся в расчетах.