Когда Мортимер ненадолго замолчал, Бэрли потребовал еще одной истории и напомнил, что в ней должно быть море и ветер, но никаких ужасов. И Мортимер поведал им об одном курортном городке в Уэльсе, где в сезон всегда такой наплыв отдыхающих, что номера в гостиницах стоят безумных денег, и все местные жители сдают комнаты. И только один человек никогда не пускает к себе курортников — отставной капитан торгового флота, очень бедный и явно немного не в себе. В его доме можно было сдать, по меньшей мере, две меблированные комнаты за двадцать гиней в неделю. Он же разводил в них цветы и слышать не хотел о сдаче в наем. Объяснения этому странному факту Мортимер смог добиться, только завоевав его полное доверие после того, как они несколько раз сходили вместе на рыбалку.
«Я жду „Южный ветер“, — сказал моряк. — Комнаты всегда должны быть свободны для нее.» — «Для нее?» — переспросил Мортимер. «Да. Моя любовь приплыла ко мне на „Южном ветре“ и на „Южном ветре“ меня покинула…».
Что и говорить, странную историю рассказал Мортимер в такой компании, но она произвела впечатление,
«Романтично», — подумала миссис Бэрли, а вслух сказала:
— Спасибо. Если я правильно поняла, он имел в виду, что она умерла или сбежала от него?
Джон Бэрли реагировал иначе:
— Мы просили рассказать историю, а вы прочитали нам поэму. По-моему, вы влюблены, Мортимер, и уж не в мою ли женушку? Ну-ка, отвечайте!
— Разумеется, сэр, — с галантным полупоклоном сказал молодой человек. — Сердце моряка, знаете ли…
Между тем Нэнси бросало то в жар, то в холод. Она лучше, чем Мортимер, знала своего мужа, и что-то в его глазах, в его тоне, в его словах ей очень не понравилось. Гарри свалял большого дурака, рассказав эту сказку. Раздражение поднялось в ней так сильно, что граничило уже со злостью.
— Что ж, по крайней мере, это не какие-нибудь ужасы, — поспешила сказать она.
— И звучит вполне правдоподобно, — Джон беззвучно рассмеялся. — Один сумасшедший стоит другого.
Трудно было понять, что он имеет в виду.
— Если этот моряк действительно любил ее, а она его обманула, я могу даже понять…
— О, Джон, пожалуйста, не начинай своих проповедей. Это так скучно, — она перебила мужа, но этим только подчеркнула значение его последней фразы, которая в противном случае прошла бы незамеченной.
Он-таки ей дорог, что бы там ни было. Почему же сейчас выражение его лица виделось ей таким непостижимым? Мысли ее блуждали под согревающим действием вина, но где-то среди них тоже прятался страх.
— Могу понять, — настаивал Джон, — почему жизнь потеряла для него смысл, почему… — он запнулся. — Впрочем, я обещал не говорить об этом, — он добродушно рассмеялся, но тут же снова помрачнел и как будто даже против воли сказал:
— Вообще говоря, при таких обстоятельствах он мог бы продемонстрировать свое презрение к слабостям человеческой натуры и к бренности существования путем…
На этот раз его заставил остановиться сдавленный крик.
— Джон! Я просто ненавижу, когда ты так говоришь! Ты опять нарушаешь обещание, — теперь в ее голосе прозвучал неподдельный гнев. Ее потрясли не сами по себе его слова. Он произнес их ни на кого не глядя, вперив взгляд в темноту за окном. Именно от этого у нее дрожь пробежала по всему телу. Она вдруг поняла, что такое — бояться мужчины.
Бэрли ничего не сказал, а только посмотрел на часы, склонившись в сторону, ближе к лампе, от чего лицо его попало в полную тень.
— Два часа. Пойду-ка пройдусь по дому. Вдруг в одной из комнат валяется пьяный строитель или кто-нибудь еще. К тому же рассвет уже близится, — он казался оживленным, говорил беспечно, и Нэнси это показалось добрым знаком. Он сразу же вышел, и можно было слышать его тяжелые шаги по дощатому полу коридора, где еще не успели постелить ковер.