— "И сын степей калмык… " — не совсем к месту процитировал классика русской словесности Кацман, глядя на стайку толпящихся возле соседнего вагона челноков-китайцев. — "Эх, велика Россия, а отступать… "
— Это верно, — отозвался продюсер, — бежать некуда. Абрек везде отыщет. Сволочь!
— Да что сволочь, что сволочь? Он свои деньги требует. Инвестировал, теперь рассчитаться пора. Кто ж знал, что этот Андрюша бездарь. Таланта на грош, а уж гонору… Лимузин ему подавай. Вот и получил… геморрой, — не сумел покривить душой финансист.
— Это не он получил, это мы с ним получили, — вновь вынырнул из сонной задумчивости продюсер. — Смылся звездюк наш. Наверняка, паспорт где-то добыл, денежек подкопил, и тю-тю… А нам расхлебывать. Абреку ж… пу подставлять.
— Абрек — оно конечно, — согласился Кацман. — Только это потом будет. А пока нам и других проблем хватит. — Ты знаешь, какую неустойку Тувинец выставит? Без штанов нас в Африку пустит.
— Слушай, а может, нам тоже? — вскинулся Вячеслав Михайлович.
— Ха! Сдурел? И куда? Без ксивы, без денег. А у меня семья в Москве, квартира, машина. Люська.
— Надолго?
— Что надолго? — не понял Кацман.
— Надолго это все у тебя? Абрек и хату отберет, и машину. А Люська сама сбежит.
— Эх, Андрюша, Андрюша! — в очередной раз огорченно выдохнул Кацман и уставился на бестолковую перронную суету, пытаясь привести в порядок расстроенные нервы.
Но тут его внимание привлек человек, неторопливо идущий вдоль чугунной решетки, окаймляющей перрон.
С виду паренек вовсе не походил на пассажира, скорее — на местного жителя: русые, нечесаные волосы, неопрятная щетина, растянутый свитер, торчащий из ворота застиранного ватника, полосатые, больничного вида, штаны, волочившиеся по серому асфальту.
Человек подошел к мусорному ящику и, не обращая внимания на окружающих, заглянул внутрь.
— Бедная Россия, — вздохнул Кацман, без особых, впрочем, эмоций глядя на то, с какой детской непосредственностью абориген роется в урне.
Тем временем светловолосый "Архаровец" отыскал среди смятых сигаретных пачек и прочего хлама недоеденный кем-то беляш.
— Как говорится… от сумы и от тюрьмы не зарекайся, — прокомментировал финансист мизансцену, отводя взгляд. Однако замер, почесал толстеньким пальцем лысину и вновь уставился на бродягу.
Паренек разломил пирожок, понюхал, высыпал содержимое беляша на кусок мятой газеты, а затем коротко свистнул, подзывая низкорослую, с отвисшими сосками суку. Псина жадно набросилась на еду, а доброхот вытер жирные пальцы о свой и без того засаленный наряд и собрался двинуться дальше.
— Слава! — сдавленно просипел Кацман. — Сюда смотри.
— Чего я не видел? Пошли, лучше, обратно. Накатим. Душа болит.
Но тут двери привокзального помещения распахнулись, и на перроне возник милиционер.
Сухощавый, с прокопченным солнцем лицом страж порядка, которому на вид можно было легко дать и тридцать и все пятьдесят, укоризненно глянул на рассыпанные по асфальту крошки, которые торопливо слизывала безродная собачонка, и ухватил шагающего мимо него бродягу за потертый рукав.
— Опять ты? — строго, однако без особой злости, произнес сержант. — Снова прикармливаешь?
— Да я, это… — ничуть не смутился паренек. — Сучку жалко. Щенки у нее. Сдохнут.
Кацман обратился в слух.
Голос заставил Кацмана еще больше насторожиться.
— Тебе сейчас только о псине самое главное думать, — усмехнулся сержант. — Не выгнали еще?
— Завтра обещают, — беззаботно ответил паренек. — Главврач уже кормить запретил.
— И что делать будешь? — теперь в голосе милиционера проклюнулось некоторое сожаление.
— Не знаю. Может поеду куда. Не знаю, — паренек пожал плечами.
— Ага, поедет он. Без бумаг-то. — Сержант не закончил и сердито замахнулся на доевшую пайку собаку: — Пошла отсюда.
— Пойду и я, Пал Андреич, — ненавязчиво освободив рукав из милицейских пальцев, спросил-уведомил человек. — Может, в столовке поесть дадут. Иван Иванович в область собрался, а повар вроде обещал.
Милиционер вздохнул и не ответил, глядя куда-то в сторону. Потянул из кармана пачку Петра.
— Товарищ сержант, вопросик разрешите? — обратился Кацман к милиционеру, дождавшись, когда паренек отойдет на несколько шагов.
— Что вам, гражданин? — сержант вмиг растерял всю благостность.
— Этот молодой человек, — Семен Абрамович кивнул головой в сторону уходящего, — кто он?
— А вам, собственно, какое дело? — сержант окинул толстяка профессионально настороженным взглядом, потянул носом, учуяв легкий водочный запашок.