— И учтите, еще не вступил в дело адвокат этих, — тут капитан поморщился, как от зубной боли, — граждан. А он вполне может заявить, что девушка, к примеру, ваша поклонница, или хуже того, что она в сговоре с вами. Да мало ли.
— Выходит, миром, — Андрей сжал зубы, стараясь сдержать себя. — Можно, и я без протокола, а, капитан?
— Конечно. Меня, кстати, тоже Андреем звать — Андрей Александрович.
— А вы, Андрей Александрович, не боитесь вашу жену одну в город отпускать? — выразительно глянул на капитана Андрей. — Только не нужно вскакивать. Не угроза это. Что вы, наоборот. Мало ли у кого они решат спросить адрес в следующий раз? И вот представьте, не дай бог, конечно, что не окажется в этот момент поблизости от вашей супруги такого дурака, как я? Кого тогда будете винить? Это все, конечно, эмоции… — Андрей хрустнул зажатой между пальцев ручкой. — И помириться с джигитами мне, скорее всего, придется. Но сдается, что будь я обычный человек, вполне вышло бы у них меня на нары пристроить. Вполне… А так, глядишь, откуплюсь. Но вот слово даю, трижды теперь подумаю, прежде чем на нож пойти! Пусть моя милиция… всех бережет.
— Зря ты так, — бесстрастно произнес капитан, хотя по щекам у него пошли красные пятна. — Не я это придумал. Жизнь такая. Ты понимаешь? И сколько бы мы с тобой тут… ничего не изменить.
— Ну так что? На подписку меня, или сразу в камеру? — Андрей вопросительно глянул на капитана.
— Да что ты ершишься? Пока даже заявления на тебя нет.
— Но ведь и джигита выпустите?
Капитан промолчал, вынул бланк пропуска: — Я вас не задерживаю. Если решите писать заявление, образец у дежурного. А как там дальше выйдет, я уже сказал, — он помедлил. — Еще одно… Если договориться не выйдет, адвоката хорошего подберите, и… у вас, случайно, гастролей не намечается? Было бы неплохо вам из Москвы на время убыть.
— Они под кем ходят? — спросил Андрей совершенно спокойным тоном.
— Под Гасаном, — вопрос Андрея прозвучал настолько неожиданно, что капитан невольно проговорился. Вскинул голову и внимательно уставился на артиста: — А вы мне все больше и больше непонятны. И не похожи вы на… эстрадного попрыгунчика.
— Ладно… иди, — капитан помолчал и медленно добавил: — Можешь пока с гражданином Акбаровым, с Давидом Салмановичем, попытаться помириться.
Андрей вышел из кабинета, плотно прикрыл дверь и, постояв в некотором раздумье, направился к сидящему на скамье кавказцу.
— Цени, Давид, не стал я милиционеру про ваш маленький гешефт рассказывать. А ведь мог бы.
— Да пошел ты… — ощерился прикованный наручником к батарее отопления кавказец.
Андрей уперся взглядом в лицо абрека: — Cлушай сюда: Гасану скажешь так. Сговора у меня с Макаром не было. Честно его положил. Кунак твой, Алиев, когда оклемается, подтвердит. Да и тебе, так мыслю, мало не показалось. Зачем мне сговариваться. А вот Руслан и вправду крепко недоволен будет. Усек? Ты что, думаешь, я эти ставки просто так сделал? Вот пусть с ним и разбираются. Андрей развернулся и, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу из дежурной части.
— Чего ты мне голову морочишь? — огорошил его капитан. — Помер твой Говоров. Два года назад, на зоне. Там же и похоронен. Акт в архиве Пермского регионального отделения ГУИН.
— Как помер? — Андрей попытался справиться с удивлением. — От чего?
— От насморка, — хмыкнул Андрей Александрович. — Я тебе что, справочная? И так на бутылку коньяка меня развел.
— Ну, так я пойду тогда? — ошарашенный новостью, Андрей забыл даже поблагодарить нечаянного помощника.
— Иди, иди… — отмахнулся капитан, опускаясь на стул.
Пройдя мимо сидящего в глубокой задумчивости Давида, Андрей подошел к Маше, протянул ей руку, помогая встать.
— Вот и все, — успокоил он девушку. — Будем считать, что вопрос исчерпан.
Маша облегченно выдохнула, покосилась на кавказца и негромко, словно опасаясь, что тот услышит, произнесла: — А почему он грозился тебя посадить? За что?
— Дядя шутит, — улыбнулся Андрей и спародировал Крамаровскую скороговорку. — Кто ж меня посадит, я же памятник…
Андрей вздрогнул, вскинулся с жестких гостиничных простыней, очумело всмотрелся в циферблат гостиничных часов.
"Три часа… " — сознание, наконец, сумело вырваться из сонного морока.
Отбросил легкое покрывало, поднялся, медленно отодвинул в сторону громадную, во всю стену, портьеру и прижал пылающий лоб к спасительной прохладе оконного стекла.