— И что же?
— Моя сила велика принцесса, и ваша тоже. Вместе они бы создали мощь, равной которой нет во Вселенной. И потому я хочу предложить вам союз принцесса.
— Что?! — она побледнела; в глазах же её, напротив, вспыхнуло чёрное пламя. — Я правильно вас поняла? Вы… предлагаете мне… — Она невольно запнулась, ощутив, что презрение в её тоне было, пожалуй, чрезмерным.
Он сделал вид, что не заметил этой бестактности.
— Да, принцесса. Я предлагаю вам именно то, о чём вы подумали. Брачный союз — между вами и мной, между тайнами Тьмы и тайной морей.
Наступила пауза. По её лицу пробегали тени; ноздри нервно раздувались. Наконец, она сумела взять себя в руки.
— Что ж, это очень лестно. Но, боюсь, я не создана — для союзов такого рода.
Он молча смотрел на неё. И вдруг, холодея, она прочитала в его глазах то, что не прощала никогда и никому. Сострадание! О, всесильная Тьма! Он жалел её! Её, Белинду, принцессу Тьмы! Жалел! Да как он только смеет?!
— Я предлагаю вам лишь союз наших сил, принцесса, — произнёс он так, словно успокаивал капризного ребёнка. — Я никогда не попросил бы вашей любви. Принцесса, я знаю вашу историю.
Она задохнулась; её щёки вспыхнули ярче, чем солнце, догоравшее в этот момент на западе.
— Я знаю, кого вы любили, принцесса. И я знаю, что вы уже никого не удостоите своей любви.
Лицо её потемнело. Каждый раз, когда кто-то из Чёрного рода хотя бы намекал… каждый раз её охватывал этот огонь. Но слышать эти слова от того, кто видел её впервые…
— Вы позволяете себе слишком много, — процедила она. Её взгляд, её губы, её слова — всё сочилось раскалённым ядом. — Полагаю, нам не о чем больше говорить.
— Подождите, принцесса, — Он наклонился вперёд и попытался коснуться её руки, но она отдёрнулась, как от удара. — Если я позволил себе это сказать, то лишь потому, что, как никто, понимаю ваши чувства. Моя история чем-то похожа на вашу. И я хочу поведать её вам.
Она сделала жест рукой, словно желая сказать, что её это ничуть не интересует. Но он уже начал торопливо говорить, глядя мимо неё.
— Я тоже любил… и люблю, принцесса. Хотя, — он немного нервно усмехнулся, — предмет моей любви не стоит столь высоко, как ваш, моя любовь не менее глубока. Ещё много веков назад… я полюбил… одну смертную душу.
Как она не старалась казаться безразличной, при этих словах на её лице промелькнуло удивление. Он заметил это и кивнул.
— Да, именно душу… Я видел её и любил во многих, очень многих воплощениях. Это очень женственная душа, и поэтому обычно она рождалась женщиной. Несколько раз она всё же была мужчиной, но и тогда я любил её не меньше. Она тоже ощущала что-то. По крайней мере, в любом воплощении она всегда стремилась жить возле водоёмов.
И однажды я совершил ошибку. Было ли её очередное обличие слишком прекрасно, или причина в чём-то другом — не знаю. Но я сделал то, что всегда хотел сделать, и чего делать было нельзя. Я принял облик человека, чтобы встретиться с ней и любить её, как человек.
И всё вышло так, как я и хотел. Но я понимал, что долго длиться это не может. С самого начала это было ложью. Я не был человеком, а она была. Мы принадлежали к разным мирам, и не было средства разрушить эту преграду. Она была прикована к миру людей крепче, чем цепями.
И мне пришлось оставить её. Я понимал, что причиню ей страшную боль, но если бы это случилось позже, боль была бы ещё сильнее. Я покинул её и с тех пор не видел.
Он замолчал. В тишине еле слышно плескалась вода. Островок окутывала тьма; не было видно даже их лиц; только глаза Белинды горели, как два маяка.
— Прощайте, — сказала она устало и холодно, и, не глядя, ступила в ладью.
— И всё же, принцесса… подумайте ещё раз над моим предложением, — произнёс он негромко, но так что она слышала каждое слово.
3
Воспоминания
Глубокой ночью она вышла на пустынный берег океана.
Был час прилива. Волны скользили одна за другой, как тени, и, достигнув берега, льнули к нему блестящими чёрными змеями.
Прилив… Сколько их было за её бесконечную, запутанную тёмную жизнь. И сколько ещё будет?
Океан и небо казались двумя половинами гигантской чёрной раковины. Это звёзды… или солёные брызги, искрящиеся в лунном свете?
Луна! Она резко вскинула голову, ища её глазами среди черноты. Та испуганно нырнула за тучи. Луна… Единственное зеркало, в котором она могла видеть собственное «Я». И единственное зеркало, которое порой ей хотелось разбить.
«Принцесса, я знаю вашу историю».
Она яростно вздрогнула всем телом; наклонившись, зачерпнула горстями воду. Несколько секунд (или несколько часов?) она неотрывно смотрела, как сочатся между пальцев смоляные капли.
Затем устремила глаза в непроглядный мрак.
— Где ты?
Её горячее дыхание вторило рёву ветра в прибрежных скалах. И грохот океана… грозный, отрешённый… словно с каждой волной умирает и вновь рождается весь мир.
— Где ты?
Ничего. Впрочем, нет… Голоса… Вновь и вновь голоса. Когда голоса звучат в голове у людей, это называется безумием. А когда у таких, как она? Просто воспоминания…
Сколько лет ей было тогда? Мало, очень мало. О, глупая, тысячу раз глупая маленькая ведьма! А впрочем, вполне достаточно, чтобы…
«Матушка, я…»
«Я знаю, дитя моё, знаю. И, право, не нужно так шуметь».
«Почему вы так смотрите, матушка? Почему так странно улыбаетесь?»
«Потому что всё случилось именно так, как должно было случиться. Ты родилась, чтобы любить, Белинда. Это твоя сущность. Это твоя сила и слабость, твоя ахиллесова пята. Не имею понятия, в кого ты такая пошла. По крайней мере, точно не в меня. Хотя мы всегда рождаемся разными — и в этом заключена суть нашего рода».
Молчание. Чёрные глаза пристально смотрят на неё… словно тянут в ледяные глубины ада.
«А раз так, кого ты ещё могла полюбить? В тебе ведь столько гордости, дитя моё. Пожалуй, даже больше, чем во мне. Только он достоин тебя и твоей любви. Иначе быть не могло. Это твоя судьба, Белинда. Но в ней боль и страдание».
«Боль? Страдание? Почему?»
«Потому что он одинок, Белинда».
«Я разделю его одиночество, матушка».
«На время — да; но сколько это продлится? Ты не в силах представить глубин его одиночества. Оно неиссякаемо и неизбывно. Он сам — одиночество, с ним оно пришло в этот мир. И каждая, которая его полюбит, обречена на вечное одиночество».
«Почему, матушка?»
Смех.
«Почему? Ну, хотя бы потому, что, полюбив его, уже невозможно полюбить никого другого».
Снова молчание.
«Мне жаль, Белинда. Хотя нет, я лгу. Мне никогда ничего не жаль. И потом, о чём тут жалеть, если это твоя природа, твоя судьба? Если иначе и быть не могло? Как говорят в мире людей? Это логично. Да-да, именно логично. — Пауза. — А теперь оставь меня, дитя моё. Я так устала».
Голоса затихли. Она стиснула руками голову. Но вот снова — уже другой голос — голос из совсем недавнего прошлого. Голос мягкий и неотступный, как несмолкающий рокот прилива.
«Я знаю, кого вы любили, принцесса. И я знаю, что уже никого вы не удостоите своей любви».
Не удостоите!
— Где ты? — вновь прошептала она, скаля зубы, вгоняя ногти в ладони.
Ничего.
Ничего?! Только стук собственного сердца, от которого больно в груди.