Генерал Брэдли, похоже, как никто другой, был убежден, что нацистские силы в Немецких Альпах могут создать ядро для нового, Четвертого рейха. Он купился на миф, который даже Геббельс не смог подсунуть германской армии или немецкому народу, миф, предусматривающий, что «вервольфы», банды фанатиков-нацистов, будут атаковать на каждом лесистом склоне, вооруженные до зубов, готовые разрушать, организуя восстания в тылу союзных войск. Правда же заключалась в том, что нацистская Германия оказалась единственной оккупированной европейской страной, где не было подпольного сопротивления. Поляки шутили, что немцы не могут организовать сопротивление, потому что это против правил! Тем не менее Брэдли заразил Эйзенхауэра своей детской наивностью и умонастроением, хотя не было никаких свидетельств существования каких-то подобных германских сил. В оправдание такой чудовищной доверчивости можно привести тот факт, что Брэдли принял перебазирование 6-й германской армии с Западного фронта к Будапешту как стремление обеспечить прикрытие упомянутой «цитадели» от востока — абсолютно неубедительное объяснение. Поскольку Эйзенхауэру было известно, что генерал СС Вольф ведет переговоры о капитуляции своих войск в Северной Италии, такое предположение выглядело по меньшей мере абсурдным.
В результате этого разнобоя была потеряна неделя, ушедшая на окружение разбегающихся немецких солдат. Все предполагали, что Брэдли немедленно начнет наступать на Лейпциг, поскольку в Руре ему делать было абсолютно нечего. Монтгомери оправился и заявил, что не будет наступать на Берлин непосредственно, а поначалу пойдет на Любек, чтобы отрезать полуостров Шлезвиг-Гольштейн и не дать советским войскам захватить Данию, а уж потом двинется на юг, к Берлину. Но все это были лишь благие намерения.
Эйзенхауэр тем временем понял пагубность своей политической ошибки и направил смиренное, примирительное письмо Маршаллу: «Если Объединенный комитет начальников штабов решит, что союзные войска должны брать Берлин, не считаясь с чисто военными соображениями, я с радостью изменю свои планы и свои убеждения и проведу такую операцию».
Однако своим подчиненным командирам он изобразил столь резкий поворот совершенно иначе. Было ясно, что Брэдли разделяет политику «медленного продвижения» Эйзенхауэра и знает причины этого: Эйзенхауэр решил, что, несмотря на нарушение Сталиным своих обещаний, Ялтинские соглашения о послевоенном разделе Европы будут выполняться. Однако Брэдли не мог приветствовать то, что такое решение придерживаться Ялтинских соглашений явно было принято Эйзенхауэром единолично. Это явствует из телеграммы 18710, в которой Эйзенхауэр холодно информирует Маршалла, что Сталин «согласился» на бросок к Лейпцигу, «хотя Лейпциг расположен в глубине той части Германии, которую оккупировать будут русские».
Администрация США и советники президента демонстрировали свою поразительную глупость, позволяя Эйзенхауэру по-прежнему принимать политические решения такого значения, причем решения, которые не разделялись британским или любым другим правительством, он фактически подменял собой президента.
Несмотря на тактику затягивания Брэдли, три американские армии, находившиеся под его контролем, 11 апреля подступили к Лейпцигу, и им потребовался всего один день, чтобы войти в него, не встречая, по существу, никакого сопротивления. Через несколько часов после занятия Лейпцига американские части вышли к Эльбе. Брэдли отнюдь не был рад этому.
Еще более он был озабочен, когда узнал от Билла Симпсона, командующего 9-й армией, что на севере есть вероятность того, что мост в Магдебурге попадет в целости и сохранности в руки 9-й армии. Спустя несколько дней Брэдли писал своему адъютанту майору Честеру Хансену: «Я боялся, что 9-я армия попадет в ловушку с этим мостом, ведущим на север, и почти надеялся, что кто-нибудь взорвет его». Когда ему доложили, что немцы взорвали мост, он отреагировал: «Слава Богу».