За этими войсками и 1-м Белорусским фронтом на севере располагались воздушно-десантные силы и система поддержки под командованием Главного маршала авиации Новикова на базе 16-й воздушной армии. Еще раз был продемонстрирован масштаб советской военной машины. Были построены 290 новых аэродромов и взлетно-посадочных полос. Не считая авиации, обеспечивающей каждую армию, за фронтом трех армий базировались 7 500 боевых самолетов, включая 2 267 бомбардировщиков, 1 709 штурмовиков и 3 279 истребителей — эта воздушная армия в шесть раз превосходила германские воздушные силы.
Жуков утверждал, что он разработал план штурма Берлина во всех деталях, использовав шесть карт аэрофотосъемки и большой макет города, специально для этого изготовленный.
Таковы были приготовления, вполне естественные для войны, но у Советской Армии имелись два важных отличия от союзных войск, которые, как думали русские, рвутся к Берлину, Во-первых, в распоряжении советского командования имелся уникальный инструмент—так называемые штрафные батальоны, сформированные из осужденных, дезертиров и убийц, выпущенных из тюрем, — их использовали для атаки на позиции неприятеля и поиска проходов через минные поля. Были еще так называемые части Зейдлица — немецкие военнопленные, «согласившиеся» обрядиться в немецкую военную форму (но только без нацистских значков). Этих несчастных заставляли просачиваться на вражеские позиции и собирать сведения для Советов. Страх перед возмездием со стороны будущих оккупантов удерживал их от бегства.
По мере того как в советских войсках начинали понимать, что победа не за горами, в армии, которая провоевала эту, как ее назвали, «Великую Отечественную войну», поднимался боевой дух. Мысли о мести и о военной добыче скрывались. Теперь, когда люди неожиданно начали верить в дело, за которое они, как предполагалось, сражались, резко возросло количество заявлений о приеме в коммунистическую партию. За один только март на 1-м Белорусском фронте было подано 5 890 заявлений в партию.
При таком масштабе операции советские войска оказались громоздкой машиной, не способной к крупномасштабному, мобильному способу ведения войны, которым так хорошо владели немцы. Но они мало беспокоились о тактических маневрах — они бросались во фронтальную атаку на любое препятствие, оказавшееся у них на пути. Вводя в действие артиллерию, русские, прежде чем занимать территорию, засыпали каждый ее метр снарядами.
Немцы поняли, что тяжеловесность, с которой они до сих пор сталкивались и обращали себе на пользу, теперь не может быть встречена с использованием элемента неожиданности, по существу без горючего, без свежих войск и при явном падении дисциплины. За два года жестоких страданий в России немецкие командиры сталкивались теперь с разрушительным результатом постоянных отступлений.
Так что далеко не случайно, еще задолго до того, как отступления стали серьезной проблемой, Гитлер разработал свой собственный «менталитет крепостей», результатом которого стала цепь хорошо укрепленных городов от Балтики до Силезии. Кенигсберг, Инстербург, Штеттин, Кюстрин и Бреслау явились примерами такой стратегии. Теперь немецкие дивизии поспешно отступали в такие анклавы. Тот факт, что они не могли отступать дальше из-за недостатка ресурсов, особенно горючего, укреплял их готовность сражаться, к чему их подталкивали и истерические призывы из командного центра Гитлера. Когда комендант Кенигсберга Отто Лаш сдал город, Гитлер обвинил его в измене и приказал казнить — несколько запоздалый приказ, поскольку Лаш уже находился в плену. Для немцев стало очевидной проблемой то, что советские войска были настолько многочисленны, что могли одновременно штурмовать крепости и наступать в пустоты между ними. Немцы вели себя как муравьи, чей муравейник разрушен, — их боевой дух испарился.
На севере два миллиона восточных пруссаков в ужасную погоду спасались бегством по берегу Балтийского моря в страхе перед возмездием со стороны 2-го Белорусского фронта Константина Рокоссовского. Панический страх пруссаков нельзя было объяснить никакими разумными причинами — он возникал из многовековой истории. Около 450 тысяч человек были эвакуированы из Пилау, остальные пробирались в Данциг (ныне Гданьск), где нашли убежище 900 тысяч человек, многие шли пешком по ледяной воде лагуны Фришес-Хафф, чтобы найти спасение. Там можно было увидеть душераздирающие сцены. Среди тысяч людей, изнемогавших в этом походе, было много эстонцев и латышей. У историка Джона Эриксона есть описание этого исхода: