Теперь мы знаем об этой болезни значительно больше, чем сам Паркинсон, и чем больше мы узнаем, тем больше отдаем себе отчет в сложности данного заболевания. Например, мы теперь знаем, что около трети тяжелых случаев в конечном счете проявляются в незаметно подкравшемся слабоумии и что около половины больных страдают от депрессии. Мы знаем также, что многие другие заболевания могут походить на болезнь Паркинсона, хотя в своей развитой форме болезнь Паркинсона нельзя спутать ни с какой другой болезнью: сутулость, затрудненность и замедленность движений, неподвижность лица, ритмическая дрожь конечностей, убывающая при сознательных активных движениях или полном расслаблении, — все это для нее весьма характерно. Хотя лицо остается неподвижным, часто можно наблюдать заметную дрожь век, когда глаза закрыты. В самом начале болезни Паркинсона голос зачастую становится монотонным и заметно слабеет. Бросается в глаза отсутствие едва заметных непроизвольных движений, характерных для нормального человека и придающих ему индивидуальные черты. Из-за отсутствия этих существенных телодвижений пациент становится похож на зомби. Это не паралич — хотя первоначальное название болезни включало это понятие, -— но слабость, напряженность и замедленность движений могут эффективно симулировать такое состояние, превращая пациента в беспомощное существо, требующее постоянного внимания.
Обычно эта болезнь поражает в середине жизни или в ее конце и поначалу одну сторону тела больше, чем другую. Больной часто приучается скрывать дрожь всевозможными уловками, например, пряча руки в карманы. Больные резко отличаются друг от друга степенью окостенения туловища и спины и силой дрожи.
Мы не можем обследовать Гитлера, как обследуют живых больных, но мы располагаем кадрами кинохроники и фотографиями. Мы имеем также свидетельства его врачей и тех, кто хорошо знали его и, хотя не имели медицинского образования, зафиксировали свое потрясение era физической деградацией.
Ближе к концу войны немецкой кинохронике разрешалось вести съемки Гитлера только под определенными углами и вообще весьма ограниченно. И он сам, и Геббельс прекрасно сознавали, что свидетельства все усиливающейся немощи Гитлера разрушают миф о нем. В последние месяцы пребывания Гитлера в берлинском бункере его умышленно почти не снимали для кинохроники. Тем не менее и в этих немногочисленных кадрах видны неподвижность позвоночника, сутулость, затрудненность при ходьбе, медлительность, проблемы с координацией движений, застывшая маска лица, неподвижный взгляд, руки в карманах — все это служило явным доказательством неврологического заболевания, даже при том, что перед съемками Гитлера физически и психологически тщательно готовили. Фактически с каждым днем своего пребывания в бункере он заметно становился все хуже, потому что, как известно, при этом заболевании пациенты, испытывающие эмоциональное потрясение или очень взволнованные, могут вдруг совершать сложные движения, гораздо более эффективные и быстрые, чем обычно, приводя тем самым в изумление своих сиделок или собеседников.
Свидетельства людей, не имевших отношения к медицине, настолько точны и подробны, что почти даже лучше, чем свидетельства врачей Гитлера. Историк Йоахим Фест цитирует показания пожилого штабного офицера, давно знавшего Гитлера, записавшего свои впечатления о последних неделях фюрера:
«Физически он являл собой ужасающее зрелище: он волочил себя болезненно и неуклюже, вытягивая туловище вперед и подтягивая вслед ноги, когда перебирался из жилых комнат в конференц-зал. Он утратил чувство равновесия: совершая этот короткий переход (25—30 м), он вынужден был присаживаться на одну из скамеек, которые были установлены там для этой цели, или повисал на своем собеседнике. Глаза у него были налиты кровью, и хотя все документы для него печатались на специальных «пишущих машинках фюрера», где шрифт был втрое крупнее обычного, он мог чигать их только с помощью увеличительного стекла, Из уголков рта у него то и дело выступала слюна».
Секретари Гитлера сообщили, что в 1944— 1945 гг. «каждый раз, когда Гитлер во время ежедневного доклада держал свои очки в левой руке, рука его тряслась так, что очки стучали по столу. Губы его были сухими и с прилипшими крошками, одежда испачкана едой».
Офицер гестапо Вернер Бест, видевший Гитлера в «Волчьем логове» в июле 1944 года, нашел, что тот «так сутулится, как будто кланяется». К 28 декабря 1944 года, отмечал генерал Йоханнес Бласковиц, «левое плечо Гитлера заметно опущено, а левая рука скрючена так, что не действует» Тем не менее в моменты острого стресса Гитлер мог пользоваться этой рукой, как свидетельствует фотография, зафиксировавшая, как Гитлер пожимает руку Муссолини левой рукой, — это было сразу же после взрыва бомбы в результате заговора в июле 1944 года, когда его правая рука временно не функционировала. Хотя она была не так уж сильно повреждена, но в смысле ее функций возникли сильные опасения: подпись Гитлера стала настолько неразборчива, что начиная с декабря 1944 года вызывали специального гражданского служащего, чтобы он подделывал подпись фюрера.