Частью этого колоссального расследования, предпринятого многоликим НКВД, стали оперативные группы в каждом крупном немецком городе, оказавшемся после войны под контролем советских войск, которые занялись поиском доказательств наличия двойников, известных местному населению.
Эта, казалось бы, немыслимая задача быстро дала свои результаты. Оперативная группа в городе Бернау получила информацию о некоем Густаве Велере, который был очень похож на фюрера. До 1944 года он проживал в Берлине. Его неоднократно вызывало гестапо и предлагало изменить прическу и сбрить усики. НКВД выяснил, что Велера вызывал лично Гиммлер и предупредил его: «Если ты по-прежнему будешь причесываться так же, как фюрер, то исчезнешь навсегда».
НКВД старался найти следы Велера и допрашивал сотрудников гестапо, имевших отношение к этому делу. В донесениях НКВД была фотография Велера. На ней он очень напоминал Гитлера.
Невозможно было увязать живого Велера с мертвым фюрером, но скрупулезные допросы сотрудников гестапо подтвердили, что двойники существовали и гестапо знало о них. Эти донесения из Берлина вынуждали советских чиновников изменить свое отношение к захваченным ими обитателям бункера.
Обнаруженные в московских архивах инструкции, касающиеся операции «Миф», включают пункт, подчеркивающий необходимость систематического подхода: «Наличие серьезных разночтений в данных о предполагаемом самоубийстве Гитлера требуют тщательной проверки. Необходимо осуществить тщательное и всеобъемлющее расследование версий о «самоубийстве» в соответствии с разработанным планом».
Пункт 3 этого плана предусматривал: «Обеспечить, чтобы в камере каждого подследственного был агент».
НКВД теперь готовился к «активным допросам». Начальнику Бутырской тюрьмы было приказано оборудовать камеры на двоих, хорошо изолированные друг от друга. Один из этих двоих должен был быть агентом НКВД. Начальник тюрьмы должен был также подготовить нужное количество помещений для допросов и обеспечить «особые меры» для наблюдения за арестованными, их охрану и сопровождение.
Из московских лагерей, где содержались военнопленные, отобрали восемь заключенных — тех, кто служил в бункере до самого конца, включая Линге и Баура. Протоколы допросов, которые длились по восемь-девять часов и проходили большей частью по ночам, в делах отсутствуют, их заменяют конспекты. Тем не менее можно установить, что Линге и Бауру не разрешали днем спать, их одели в рваное тряпье, что усугубляло испытываемый ими ужас.
Из документов явствует, что Линге не доверяли. Когда его схватили, он дал сомнительные показания, будто бы заранее приготовил одно одеяло, чтобы завернуть в него труп, и положил это одеяло в коридоре около комнаты Гитлера в ожидании его самоубийства. Как это могло бытъ, спрашивали советские следователи, когда должно было быть два самоубийства? При такой похвальной предусмотрительности нужно было бы приготовить два одеяла?!
Более того, хотя Линге корчился от ярости и страха, вызванных холодом и голодом, он говорил своему сокамернику (агенту НКВД, немцу, которого звали Бемен), что никогда не расколется и поэтому его нельзя будет обвинить во лжи, потому что только Мартин Борман и он знают правду!
Тем не менее следователи были уверены, что он лжет и что он намеренно отослал в последнюю минуту из кабинета Гитлера второго камердинера, чтобы он, Линге, «освободился от свидетеля». Во всех показаниях, которые Линге давал советским следователям, он ни разу не упоминал о каком-либо запахе вроде цианида, а только о едком дымке, в отношении которого они не верили, что его можно было унюхать через закрытую дверь, не пропускавшую запахов.