Более чем вероятно, что замысел подлога относится к середине 1943 года, ибо уже тогда становилась ясной перспектива поражения и нацистская верхушка стала разрабатывать различные планы (главным образом финансовые). Окончательное решение насчет двух посмертных подлогов, вероятно, было принято еще в то время, когда спасение фюрера еще считалось возможным.
Однако даже сам Гитлер должен был в конце концов признать, что его физическое состояние не позволит ему сбежать, но не смогут улизнуть и другие.
Заместитель Гиммлера Вальтер Шелленберг на допросах западными союзниками заявлял о своей полной уверенности в том, что Гиммлер приказал убить Гитлера. Даже если Шелленберг ошибался и такого приказа не было, невозможно допустить, чтобы СС согласилось с таким позором, если бы умственно и физически разложившийся Гитлер попал в руки советских властей, так что хвастливое заявление Гитлера о самоубийстве прозвучало отчаянным и неубедительным сигналом.
Все это ставило Еву в довольно трудное положение. Судя по всему, она добровольно приняла решение присоединиться к Гитлеру в бункере в тяжелый для него момент, но и, как предполагается, избрала для себя вариант присоединиться к нему в совершении самоубийства при условии, что станет его новобрачной. (Предполагалось, что множество других женщин в Берлине проглотило нацистскую наживку насчет того, чтобы умереть вместе со своим фюрером, но советские солдаты обнаружили в воронке от снаряда только два трупа, а отнюдь не половину женского населения города.)
Однако знал ли Гитлер, что его новобрачная должна выжить? Он уже продемонстрировал свою реакцию на предполагаемое предательство Геринга, а потом и Гиммлера, и воспоминание о длившемся целый день припадке бессильного, обвинительного гнева, разразившегося 22 апреля, все еще мрачным облаком висело в душной атмосфере бункера. Из анализа его умственного расстройства видно, что Гитлер все воспринимал очень лично, при том, что был уже не в состоянии оставаться самим собой. Весьма маловероятно, чтобы кто-нибудь взял на себя смелость сообщить Гитлеру, что Ева не собирается вы полнить их договоренность о самоубийстве, а на самом деле собирается бежать. Это выглядело бы последним предательством.
Тем не менее у Евы было такое намерение. В реализации плана подлога Ева должна была быть включена, потому что в ином случае фальшивка, о которой мы знаем, была бы лишена всякого смысла.
Если, а это более чем вероятно, Гитлер был в неведении о планах спасения Евы, то Ева более или менее зависела от СС в том, чтобы в последний момент ее отделили от фюрера (и от других обитателей бункера), потому что только личная охрана Гитлера была в состоянии осуществить подлог.
Обмануть фюрера, когда Гитлер мог бы обнаружить обман, значило бы бросить вызов самому фюреру. В обычных обстоятельствах такой вызов означал смерть. По в данный момент смерть угрожала не тем людям, которые уже демонстрировали свое неуважение, позволяя своему измазанному супом и шоколадом вождю ковылять по бункеру, а самому Гитлеру.
В довершение этой картины у эсэсовской охраны должно было выплеснуться в конце концов то, что московские архивы именуют «врожденной ненавистью слуги», но похоже, что не это заботило людей, у которых на карту было поставлено собственное спасение.
Но когда такой план мог быть приведен в исполнение?
СОВЕРШЕНИЕ ПОДЛОГА
Мы знаем, что труп, опознанный немцами как труп Евы, принадлежал женщине лет тридцати — сорока, получившей смертельную рану от осколка снаряда в грудь. Архивы зафиксировали, что пищеварительные соки незначительно разрушили кишечник, оставив труп сравнительно свежим, в пределах, скажем, примерно четырех дней с момента смерти.
Это означает, что Ева либо сама решила, либо ее убедили не выполнять договоренность о самоубийстве до того, как был обнаружен труп, но во всяком случае не после этого. Поскольку было неясно, когда начнется советское наступление, весьма вероятно, что труп достали и Ева согласилась на подлог не менее чем за пару дней до этого.
Все вышесказанное предполагает, что подлог был совершен над трупом, ибо весьма маловероятно, чтобы женщина, у которой зубные мосты соответствовали мостам Евы, была бы чем-то иным, кроме как ценной пленницей, находящейся в безопасном месте, и, следовательно, трудно допустить, чтобы она, пребывая в безопасном убежище, получила рану в грудь.