Съежившись йод градом вопросов, я кое-как выбрался из комнаты, а затем, пользуясь полной свободой, которая теперь была мне предоставлена, побежал домой опрокинуть стаканчик и навести порядок в своих чувствах.
Подумать только: выбран для орбитального полета!
Но почему?
Да наверняка потому, что для этого полета большого ума не требуется. И вот вам, пожалуйста: Машина выбрала дурака.
Нет, мало того, что я казался себе жалким:
я был жалок во всем. Этот взгляд разделяла Паула (мы уже три месяца как обручились), его разделяли все сотрудники Центра, сделавшие меня мишенью грубых шуток; не будучи в состоянии их парировать (я из тех, кто крепок задним умом), я только молчал и криво улыбался; разделял его и Рауль Конвэй, античный полубог, который, открыв для себя Паулу, решил, что я совсем не тот, кто ей нужен, и задался целью отбить у меня нареченную. Учитывая очевидные для всех достоинства Рауля и простодушие Паулы, скрытое за ее ослепительной внешностью, этого можно было ожидать буквально в любую минуту.
Единственным, кто не разделял этого взгляда, был доктор Баррьос. Сначала он, а теперь Машина. Доктор Баррьос, светило психокатализа и отец Паулы, безвременно погибший год назад от несчастного случая.
По-моему, мнение доктора обо мне было основано не столько на фактах, сколько на симпатии, которой он не мог ко мне не испытывать: ведь доктор мог только мечтать о подопытной морской свинке, такой же послушной, как Адольфо Суарес. Я с радостью соглашался на любые зондажи и анализы, какие только можно провести на человеческом материале, лишь бы бывать в гостях у Паулы, к которой в другой обстановке я бы и подойти близко не посмел.
Графики, вычерчиваемые аппаратами при зондаже моего мозга, вызывали у доктора Баррьоса настоявший энтузиазм, и, хотя расшифровать до конца эти четырехмерные зигзаги он пока еще был не в состоянии, доктор уверял: содержащийся во мне "потенциал успеха" дает основания полагать, что в какой-то момент я окажу сильнейшее воздействие на ход человеческой истории.
Я обыграл это обстоятельство: предложил Пауле выйти за меня замуж и побежал к доктору, прежде, чем она успела мне отказать. Маневр был удачный: доктор, которого Паула боготворила, пустил в ход все свое влияние, и мы хоть со скрипом, но обручились.
Но в последующие месяцы мне пришлось убедиться, что энтузиазм, который вызывает во мне Паула с ее сочными губами, ласкающим голосом, стройной фигурой и пленительно округлыми формами, в самой Пауле ответа не находит. Пауле нравятся личности сильные и властные, страстные и порывистые, в то время как я робок и инертен и, когда на меня смотрят в упор, теряюсь. Следовательно, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу, надо было как можно скорее разбогатеть и жениться на Пауле до того, как она наберется духу выставить меня за дверь.
Теперь, уже у себя дома, я подумал, что телеконкурс может и не понадобиться: ведь разрешение использовать мое имя для рекламы и продажа прессе прав на публикацию моих репортажей-все это даст мне целое состояние.
Воодушевленный этими мыслями и в равной мере содержимым бутылки, к которой я приложился по случаю своего избрания, я встал и направился к видеотелефону, чтобы сообщить сенсационную новость своей невесте.
Торжественный момент настал.
"Конкистадор", корабль, на котором я должен был отправиться в орбитальный полет, сверкал под лучами солнца, как огромный драгоценный камень.
Толпа провожающих на космодроме все росла.
- Так что помните,- с улыбкой сказал мне полковник Мендиола (он был чем-то вроде крестного отца всему этому проекту),-единственное,что от вас требуется,- сидеть в кабине и через иллюминатор разглядывать открывающуюся панораму. Ручного управления нет - все автоматизировано. Постарайтесь запомнить все, что вы увидите, чтобы потом рассказать нам,
Паула не поцеловала меня - она никогда меня не. целовала. Опираясь на сильную руку Конвэя, она подала мне кончики пальцев и сказала:
- Постарайся хотя бы один-единственный раз не быть смешным.
Хорошенькое напутствие! Что до Рауля, то он пожал мне руку так, что я едва удержался от крика.
- Когда вернешься,- сказал он,- при всем наряде выбью зубы.
По-моему, он хотел довести меня до обморока. Конвэй на полголовы выше меня и весит на пятнадцать килограммов больше, и, даже вооруженный дубинкой, я не Смог бы с ним оправиться. В довершение всех бед один из операторов телевидения с камерой и микрофоном фиксировал нашу приятную беседу.
- Что такое, сеньор Конвэй? Какое-нибудь недоразумение? с жадным любопытством спросил он.
- У нас с сеньором Суаресом есть одна неразрешенная проблема,- ответил Конвэй, заодно пользуясь случаем продемонстрировать телезрительницам свои великолепные зубы.- Мы решим ее, когда он приземлится.
- О Рауль!- по-кошачьи ластясь к нему, промурлыкала Паула.
Так вот какой финал меня ждет -больница! Совсем упав духом, я побрел к "Конкистадору". Когда за моей спиной закрылся люк корабля, воцарилось безмолвие. Я окинул кабину взглядом. Она абсолютно ие соответствовала общепринятому представлению о кабине межпланетного корабля и походила скорее на уютный бар комфортабельного бунгало. Как мне и рекомендовали руководители проекта, я сразу же подошел к иллюминатору, чтобы через него; попрощаться с провожающими. Замигала сигнальная лампочка - и космодром за иллюминатором вдруг исчез. На его месте я видел теперь какое-то пятно,, удалявшееся от меня с головокружительной скоростью. Меня запустили!