Время будто остановилось. Сложив прочитанную газету, Лейн взялся было за другую, но тотчас отбросил ее и медленно пошел за новой порцией спиртного. Гнев переполнял его, он задыхался. Расстегнув воротник рубашки, он неподвижно сидел, не спуская глаз с часовой стрелки. Была уже полночь. Судорожно сжав стакан, он сделал глоток и в этот момент услышал, что кто-то приближается к дому. Лейн резко встал и подошел к окну: послышались чьи-то голоса — звонкий девичий и низкий, чуть хрипловатый мужской. Затем он увидел, как двое поднялись на освещенное крыльцо — высокая стройная девушка со светлыми волосами и юноша постарше ее, лет восемнадцати. Они стояли, полуобнявшись, как в танце. Потом девушка поцеловала своего провожатого в правую щеку.
— Доброй ночи, Ли.
— Доброй ночи, подруга. — И он исчез из поля зрения Лейна, шагнув к двери. Послышался звук вставляемого в скважину ключа, щелчок замка, и дверь открылась. Юноша вновь появился и протянул девушке ключ, который она спрятала в сумку. Хлопнула входная дверь. Все еще стоя у окна, Лейн видел, как юноша быстро направился к калитке и, выйдя за ограду, свернул направо.
Из холла доносились неясные звуки, и Лейн, неслышно ступая по толстому ковру, прошел туда и увидел спину дочери, склонившейся над котенком. Нежно прижимая к себе пушистый комочек, девушка повернулась и увидела отца… На секунду она замерла от неожиданности и бросилась к нему. Обняв одной рукой его за шею, она продолжала другой прижимать котенка. Чуть смущаясь, она поцеловала Лейна в правую щеку.
— О, папа, ты вернулся. Наконец-то!
Лейн чувствовал, как у него расслабилось лицо. Он крепко обнял дочь и уже хотел поцеловать ее в губы, но та быстро подставила ему правую щеку и заученной скороговоркой сказала:
— В правую щеку, папа. Мальчики и родители целуют в правую щеку, а другие девочки и малыши — в левую. Нужно, чтобы ты сразу это узнал.
Лейн растерялся и, неловко чмокнув дочь в точно указанное место, хотел было уже отстраниться, но она продолжала обнимать его, и на голубых глазах наворачивались слезы.
— Папа, я так рада, что ты вернулся.
Лейн постепенно приходил в себя. Он забыл о своем недавнем гневе и тоже едва сдерживал слезы.
— Да, я вернулся, моя дорогая, — хриплым от волнения голосом ответил он, — и на этот раз все будет хорошо. Мы опять вместе, вся наша семья. Ты рада?
Сьюзен убрала руку с отцовского плеча и поднесла к его щеке котенка.
— Папа, поздоровайся с Фаззи! Если ты действительно собираешься жить дома, вы должны познакомиться и полюбить друг друга.
Лейн с сожалением перестал обнимать дочь и взял котенка.
— Давай поговорим немного, Сью.
— Папочка, мне кажется, что я проговорила бы с тобой тысячу часов, но только не сейчас — у меня слипаются глаза.
Лицо Лейна стало чуть жестче, и он продолжал, как бы не слыша ее:
— Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Присядь.
Сьюзен посерьезнела и, взяв котенка к себе, послушно опустилась на стул. Лейн сел напротив дочери.
— Сьюзен, сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — рассеянно ответила та, явно думая о чем-то другом. — Плохо, когда девочке приходят в голову такие мысли, как мне сейчас.
Лейн молчал, пытаясь понять, что же пришло в голову его дочери.
— На самом деле, папа, ты, наверное, не согласен с тем, что ты — бутер, ведь так?
Было видно, что вопрос застал Лейна врасплох, но в глазах его по-прежнему горел упрямый огонек.
— Бутер? Это звучит, как ярлык, который хотят вдолбить в головы молодых, еще ничего не понимающих в жизни. И если уж такой ярлык у кого-то застрянет в мозгах, то он в будущем все будет мерить им. Я прошу тебя, забудь о бутере и прочей ерунде, пока я не сказал тебе всего, что хотел.
Сьюзен с готовностью согласилась:
— Это — по-честному! Только давай отложим до утра, — я так хочу спать, что ничего не услышу и не пойму.
— Ничего, я скажу лишь о главном, это недолго.
И Лейн — как часом раньше Эстелл — поведал дочери о своем удивлении и разочаровании, когда, вернувшись домой после долгой разлуки, не застал там своей любимой дочери, потому что встреча с друзьями оказалась для нее важнее.
— Но я же была со своей группой, папа! Хотя ты же бутер, папа, так что тебе это ни о чем не говорит. Но если только ты потерпишь несколько дней, то поймешь сам, что все это значит, и тогда ты уже никогда ни о чем не будешь беспокоиться.
— Мне надоело это словцо “бутер”. Кроме того, я — в отличие от тебя — вообще не принимаю всего, что с ним связано. Поэтому еще раз прошу тебя оставить в покое все эти слова, пока не закончим наш разговор.
В глазах Сьюзен снова появилось рассеянное выражение, и, казалось, она вот-вот расплачется.
— Что бы ни случилось, папа, помни, что твой джэб-бер очень любит тебя и всегда будет любить.
Лейн опять вскинулся, услышав новое словечко:
— Я вижу, ты никак не можешь отказаться от своих ярлыков! Дорогая, мы ведь только что договорились, что не будем пока пользоваться этой бессмыслицей, которую тебе вдолбили в голову!
— Это — по-честному, — невозмутимо ответила Сьюзен. — Не нужны ярлыки — ни отцу, ни группе, сэк?
Лейн помолчал, нетерпеливо похлопывая себя по колену, но сумел сдержаться и на этот раз не вспылил:
— Полагаю, слово “сэк” означает “все в порядке” или “о’кей”. Но как можно расшифровать “джэббер”?
— Это — ребенок, папа, ребенок от четырнадцати до девятнадцати лет! — Сьюзен широко улыбнулась, и стало видно, что это прелестное личико принадлежит очень хорошему человеку.
— Ну а что, по-вашему, означает слово “отец”?
— А отец — это то, о чем ты сам только что говорил: скучал, сердился, беспокоился… А это все — неправда, а неправды не должно быть.
— И в чем же здесь, по-твоему, неправда? — Лейн едва сдерживал себя.
— Папа, мы с тобой — из разных поколений. Конечно, мы рядом — можем даже коснуться друг друга. Но ведь ты разговариваешь со мной только тогда, когда хочешь знать, все ли у меня в порядке, не собираюсь ли я выкинуть какой-нибудь номер. И это все, дальше мы расходимся — каждый по своим делам. А быть всегда вместе просто невозможно: ты ведь не можешь позволить себе быть откровенным в моем присутствии и говорить мне только правду. Когда же я говорю тебе все как есть, без всяких выдумок, то тебя это сводит с ума, ведь так? В этот момент из холла донесся неясный звук, как будто кто-то пытался сдержать кашель. Вскоре вошла Эстелл, и Лейн поднялся ей навстречу.
— Мне послышались голоса, и я вышла посмотреть, кто тут, — сказала она, вся дрожа, каким-то не своим, сдавленным голосом.
— Что с тобой? — встревожился Лейн и, видя, что жена продолжает дрожать, направился к бару за водой. Когда он принес стакан, Сьюзен уже скрылась в коридоре, откуда чуть слышно донеслось ее “спокойной ночи”.
Эстелл перестала дрожать, глотнула немного воды и виновато сказала:
— Уже поздно, и я отослала Сьюзен в постель.
Допив воду, она добавила:
— Я слышала конец вашего разговора и решила, что для первого раза вы сказали друг другу более, чем достаточно.
Лицо Лейна исказилось, в бессильном гневе сжались кулаки.
— Ты смеялась надо мной, когда подслушивала нас! Ты и дрожала потому, что не могла сдержать смех!
Но Эстэлл больше не хотелось ссориться, и она тихо улыбнулась мужу.
— Прости меня, дорогой, я вижу, ты слишком взволнован.
— Чепуха! — взорвался Лейн. — Я просто пытаюсь быть честным!
— Хорошо-хорошо. Я согласна — именно это ты сейчас и делаешь: пытаешься быть самим собой. Я рада. А как тебе кажется, эти ребята из группы — они довольно невинные, не правда ли? — Эстелл внимательно посмотрела на мужа. Его лицо выражало внутреннюю борьбу явно противоречивых чувств: несмотря на охватившую ярость, появилась подспудная мысль: “Не лучше ли выждать удобный момент”. И Лейн сделал шаг назад, как будто стоял у края пропасти. Но когда он заговорил, в его голосе не чувствовалось желания сдаться: