Зорин выстрелил еще.
Томас охнул, глаза его закатились, и он рухнул на снег. Его пальцы разжались, и граната, скользнув по тонкой корке наста, подкатилась прямо к его голове.
– Ложись! – закричал Олейников, прыгнув на Зорина и увлекая его тяжестью своего тела на землю.
Прогремел взрыв.
Зорин приподнял голову и тихо спросил у Олейникова:
– Живой?..
– Я – да… – отозвался Олейников и посмотрел на Зорина. – Что с дядей Колей?
Зорин отвел глаза.
Олейников молча встал, отошел в сторону и сел на поваленное дерево.
звучал в голове Олейникова голос Цибули…
Подошел Зорин, сел рядом.
– Ну, что дальше делать будем? – спросил он, протягивая Олейникову пачку «Казбека».
Олейников закурил.
Встал. Посмотрел на свою порванную в клочья одежду. Потом на обезглавленное тело Томаса.
– Знаешь, майор, – задумчиво произнес Олейников, – мне кажется, Томасу рановато помирать. Ведь ЦРУ еще ждет от него самой главной информации… Да и о том, что я жив, тоже не всем стоит знать… Так что я, пожалуй, махнусь с ним одежонкой, а? Согласно анамнезу…
Зорин нажал на газ, и серебристо-синяя «Волга» скрылась за горизонтом.
В шикарном расположении духа Гудасов приехал на дачу к Сидорову, небрежно кивнул встретившей его горничной и деловитым шагом прошел в просторную гостиную, туда, где обычно принимал его Егор Петрович. Глянув на себя в высокое, старинной работы зеркало и удовлетворившись видом своего нового генеральского мундира, Гудасов по-хозяйски уселся в кресло, забросив ногу на ногу.
Минут через пять в залу вошел Сидоров.
– Ну здравствуй-здравствуй, товарищ генерал-майор! – добродушно-начальственным тоном сказал он, направляясь к Гудасову. – Наслышан о твоих успехах. Ну и Егор Петрович свое слово держит – вон как тебе генеральская форма к лицу. Хотя как это, подлецу – все к лицу. Шучу.
– Неудачно… – недовольно буркнул Гудасов.
Сидоров замер. Ему показалось, что он ослышался.
– Что?.. – переспросил он.
– Ваши шутки, Егор Петрович, – наглым тоном произнес Гудасов, – не всегда удачны.
– Что?! – взлетели брови на лице Сидорова. – Да как ты смеешь?!..
– Сядьте, Егор Петрович! – грубо приказал Гудасов. – Теперь поговорим серьезно. Это в ваших интересах. Вы же понимаете, что я не стал бы так разговаривать, не имея на то достаточных оснований…
Сидоров, испугавшись неожиданного напора, сел на стул. Гудасов, довольный произведенным эффектом, продолжил:
– Олейников – мертв. Плужников – в тюрьме по обвинению в шпионаже. Думаю, по приговору суда он отправится вслед за Олейниковым. Теплая компания на том свете соберется… вместе с генералом Кубиным. Будет что обсудить… Я вот, например, знаю, что они про вас говорить будут…
– Что ты несешь? На каком «том свете»? При чем тут Кубин? – с недоумением и испугом спросил Сидоров.
– А при том, Егор Петрович, что иногда на этом свете слышны разговоры с того! И блокнот генерала Кубина, в котором много любопытной информации на ваш счет, теперь у меня. Да и про ваши дела с валютой кое-какой материальчик у меня накопился. Не говоря уж о вашем отпрыске. Вы меня хорошо понимаете?
Глаза Сидорова налились кровью.
– Что ты хочешь? – скрипнул он зубами.
– А вот это уже деловой разговор! – цинично улыбнулся Гудасов. – Я, Егор Петрович, хочу… даже, можно сказать, мечтаю, чтобы наши отношения вышли на новый, взаимовыгодный, уровень. И для начала осмелюсь порекомендовать вам, не откладывая в долгий ящик, озаботиться вопросом моего назначения.
– Так тебя же назначили! – воскликнул Сидоров. – Генерала дали!
– Вы меня не поняли, Егор Петрович, – тихо сказал Гудасов. – Генерал – это уже в прошлом. Я говорю о моем назначении на пост председателя КГБ…
– Ты что все оглядываешься, Сергей Александрович? – усмехнулся Олейников, наблюдая, как Зорин, озираясь, открывает ключами свою квартиру.
– Да так… – улыбнулся в ответ Зорин, распахивая дверь, – посматриваю, чтоб ты меня ничем в ухо не тыкнул.
– А я только невоспитанных людей в ухо тычу, а ты ж у нас перевоспитался! – рассмеялся Олейников и зашел за Зориным в квартиру.
Через полчаса, наскоро перекусив, они уже сидели за столом и внимательно рассматривали содержимое рюкзачка Томаса.
– Что это? – спросил Олейников, показывая на красную книжечку с изображением Большого театра на обложке.