О'кей, тогда, может, я сумею броситься на стену вместе с этим чертовым стулом? И привлечь внимание озверевших соседей, упомянутых ранее?
Я попыталась сдвинуть стул с места. Черт! Никакого эффекта. Теперь я поняла, почему, когда Берт захотела со мной поговорить, Глен поднял меня вместе со стулом. Должно быть, здесь действует какой-то закон физики. Когда тело привязано к тяжелому стулу и оба находятся на толстом – и мерзейшем, между прочим, – зеленом ковре, стул двигаться не способен.
Ладно, пойдем другим путем. Попытаемся совершить рывок вперед вместе со стулом. Но и на сей раз я не сумела, сдвинуться и на четверть дюйма. Вот дерьмо! Видать, еще какой-то закон чертовой физики. Тело, привязанное к стулу, имеет тенденцию находиться на месте. Да сам Арнольд Шварценеггер, если его примотать к этому стулу, не сдвинул бы его с места.
Вдруг меня осенила еще одна идея. Может, если хорошенько раскачать этот поганый стул, что-нибудь выйдет? Доберусь до стены и уж тогда заколочу плечом, приводя в состояние боевой готовности полчища озверевших соседей.
Тут-то я и постигла на практике еще один закон физики. В принципе он гласит: пришедшее в движение тело некоторое время остается в движении. А в данном случае тело, пришедшее в движение, упало и ушиблось.
Короче, как законченная идиотка, я принялась метаться из стороны в сторону, так что вся эта жалкая лачуга заходила ходуном. Однако я не продвинулась вперед ни на дюйм. А посему стала раскачиваться еще сильнее. И еще.
И тут – о проклятье! – задние ножки стула вдруг выскользнули из-под меня, и я навзничь шмякнулась на пол. Можно было предположить, что ковер смягчит мое падение, но я почему-то этого не заметила. Голова моя срикошетила от пола, как бильярдный шар.
Я увидала звезды. Яркие, сверкающие звезды.
А потом – темнота.
Вряд ли я так уж надолго отключилась. А когда вновь открыла глаза, увидела в воздухе свои коленки. Не намного веселее звезд. Хорошо еще, не вырядилась в платье, в противном случае миляга Глен от души бы повеселился.
В висках пульсировала боль, а в затылке точно отбойный молоток зарядил. Хотелось заорать во все горло, но мешал кляп. Тогда я застонала. С небольшим, признаюсь, подвыванием.
Затем снова огляделась. Смотреть особенно было не на что. За исключением отвратного зеленого ковра и моих коленок, болтавшихся в воздухе. Впрочем, очутившись на полу, я учуяла и слабый аромат. Дивная комбинация из мочи, блевотины и шампуня от блох.
Нет, надо поскорей отсюда выбираться!
Лежа на полу с задранными ногами, я дозрела до очередной гениальной идеи. Сейчас я перевернусь на бок, а затем поползу к стене. Вроде как улитка с тяжеленным панцирем. Я снова принялась раскачивать проклятый стул, только теперь из стороны в сторону.
Едва успев осознать, что и на этот раз ничего не добилась, я услышала звон разбивающегося стекла. Точнее, окна рядом с дверью.
Сердце застряло у меня в глотке. Неужели Глен? Уже вернулся? Но ведь у него есть ключ, зачем ему разбивать окно? А если ненароком потерял ключ, не проще ли взять у портье другой, чем бить стекла?
В моей позе, то бишь ноги кверху, трудно было что-либо толком рассмотреть. Я вытянула шею, сколько могла. Кто-то караулил снаружи, дожидаясь, когда Глен свалит? О боже, ведь Лес Теннисон уже убил четверых, – может, захотел довести счет до пяти? Проследил за нами, а теперь, когда Глен слинял, собрался свершить то, чего пока еще не сделал Глен. Иными словами, позаботиться обо мне. Раз и навсегда.
Я услышала, как хлопнула входная дверь, и сглотнула, вновь ощутив вкус прелой листвы. Конечно, это непременно должен быть кто-то другой. Я закрыла глаза. Господи, молю тебя, пусть это будет она.
– Нэн! – заорала Берт, выныривая из-за кровати. – Слава богу, ты здесь!
Клянусь, моя сестричка никогда не выглядела так шикарно!
– Бедненькая ты моя, – запричитала Берт, опускаясь на колени возле меня. – Ты как?
Будто я могла ей ответить!
Пытаясь вернуть меня в сидячее положение, она воскликнула, чуть ли не радостно:
– Я ведь поняла, что ты хотела сказать! Поняла! Ты сказала «клоповник», и я сразу вспомнила об этом мотеле!
Итак, Берт снова меня усадила. Я затрясла головой, задвигала бровями, захрюкала – короче, делала все, что могла, разве что ушами не шевелила, внушая ей, чтоб вытащила затычку из моего рта.
Естественно, Берт тотчас принялась развязывать веревки, скреплявшие мои руки. Да-а, наша телепатическая связь потрясает!
– О боже, о боже, – приговаривала Берт, трудясь над узлами. Пока что, замечу, безуспешно.
Я снова захрюкала и затрясла головой.
– О-о, – протянула Берт, наконец-то сосредоточившись на кляпе. Она развязала полотенце, вынула у меня изо рта мерзкую тряпку, и – о счастье! – я смогла говорить.
– Поспеши, Берт, – прохрипела я. – Ради бога, поспеши! Он вот-вот вернется!
Побледнев, Берт с удвоенной энергией взялась за веревки, обмотанные вокруг моих рук.
– Это Глен Ледфорд, да? – спросила она между делом.
Я кивнула:
– Выходит, никуда он не съезжал из этого мотеля. – Во рту и глотке так саднило, что мне пришлось не раз проглотить слюну, прежде чем продолжить. – Скорее, Берт!