- Не знаю... Пока это еще только намеки. Путаница. В глубине души еще гложет червячок-не может быть. И все-таки... Все-таки факты завязываются в один узел, и ничего с этим не поделать. Я недаром заговорил о цивилизации музыкантов. Конечно, это грубейшее приближение, но в нем что-то есть. Вначале я думал, что цветомузыка-одно из средств общения у дельфинов, а сейчас мне кажется, что все гораздо сложнее...
- Постойте, Иван Сергеевич, я читал вашу статью о звуковидении у дельфинов, но вот о цветомузыке слышу впервые.
- Что звуковидение? Я только экспериментально доказал гипотезу, выдвинутую много лет назад. Дельфины действительно видят не только свет, но и звук - сетчатка их глаз воспринимает звуковые волны так же четко, как и световые. Точнее, ультразвуковые волны. Его естественный ультразвуковой генератор - нечто вроде прожектора, с помощью которого он "осматривает" окружающее... Впрочем, словами этого не перескажешь. Вы сами увидите в операторском зале.
- А цветомузыка?
- Самая прямая связь. Звуку каждой частоты соответствует определенный цвет. Об этом давным-давно догадывались композиторы, в том числе и Скрябин... Так вот, глаза дельфина - аппарат, который способен не только воспринимать мир в объемных и цветных звуковых образах, но видеть нашу человеческую музыку. Видимо, дельфины мыслят цветомузыкальными образами, и в этом главная трудность нашего с нами взаимопонимания.
- Но как вы представляете себе такое мышление? Человек мыслит словом...
- Только ли? Художники мыслят цветом и объемом, музыканты сочетаниями звуков, а Скрябин...
- Давайте оставим Скрябина. Потому что он, в конце концов, как и все, в обыденной жизни мыслил словами.
- Может быть. Но если предположить, что у дельфинов является нормой вид мышления и общения, который у людей считается отклонением от нормы неважно в какую сторону, в психопатию или в гениальность, - то вполне естественно...
-Ничего естественного не вижу, Иван Сергеевич. Еще великий Павлов доказал...
- Против Павлова я ничего не имею. Тем более, что у дельфинов есть некое подобие нашей второй сигнальной системы, даже что-то вроде азбуки из 30-40 звуков, но такой "речью" они пользуются довольно редко...
- Дорогой коллега...
- Вениамин Лазаревич, вам не кажется, что мы толчем воду в ступе? Я вам предлагаю посмотреть своими глазами и во всем самому убедиться, а вы меня терзаете пустыми разговорами и априорными опровержениями типа "этого нет, потому что этого не может быть". Не правда ли, странно?
- Нет, Иван Сергеевич, "наглядные доказательства"- еще не все. Карагодский неприязненно покосился на зеркальную ширму.-Показать можно все, что угодно. Поразить воображение и так далее. Но я бы не стал приступать к экспериментам подобного рода без прочной теоретической базы. А вот здесь-то вы хромаете, дорогой мой, хромаете,-убежденно закончил академик и для большей вескости постучал ладонью о трость, хотя спроси его сейчас, в чем именно хромает
Пан, - он бы не смог сказать, он просто не мог принять этого фанатизма, этой школярской увлеченности, этой юношеской его убежденности. Внутри колыхалось что-то темное, неназванное, и это "что-то" было похоже на элементарную зависть... Глухо звякнул корабельный видеофон. Пан подбежал к аппарату, включил- на экране появилось взволнованное лицо Нины:
- Иван Сергеевич, скорее, Уисс...
Она заметила Карагодского в кресле, осеклась, смутилась и вопросительно посмотрела на Пана.
- Говорите, Ниночка, говорите. Что там у вас стряслось? Вениамин Лазаревич уже почти в курсе дела.
- Да, собственно, ничего особенного не случилось. Просто вас вызввает Уисс. Он очень торжественный и загадочный, передает в основном в синих и лиловых тонах. Мы подошли к какому-то острову, и Уисс просит остаться здесь на ночь.
- Почему на .ночь?
- Не знаю. Он вызывает вас.
- Хорошо. Сейчас мы с Вениамином Лазаревичем придем.
Карагодский без особой охоты поднялся с уютного кресла, медленно оправил костюм, пригладил пышную эйнштейновскую шевелюру и водрузил на орлиный нос свои великолепные очки. Мир вокруг привычно затуманился, потерял свою резкую угловатость, и вместе с туманом вернулось чувство успокоенности и уверенности в здравой основе вещей.
- Иван Сергеевич, один последний вопрос: если это не такая уж большая тайна, то куда мы все-таки плывем?
- Это не тайна.
Пан, наконец, нашел свои бумаги.
- Это не тайна, Вениамин Лазаревич. Я просто не знаю. Нас ведет Уисс.
Пан снял с дверной ручки галстук и, небрежно сунув его в карман, открыл перед академиком дверь.