Павлов прошёлся перед аудиторией.
— Отныне ваша работа должна избавиться от громкой митинговщины. Вы сами должны учиться, чтобы в любой момент могли заменить командира вашего подразделения. На войне могут убить, ранить, в том числе и командира. Вы должны сосредоточиться на боевой подготовке. Именно в этом состоит ваша политическая задача. Выпускайте боевые листки об итогах каждых стрельб и занятий, поощряйте и хвалите бойцов и командиров, достигших лучших результатов в боевой учёбе. Вспомните слова Ленина: "Учиться военному делу настоящим образом"…
Павлов ухмыльнулся.
— Я, честно говоря, не знаю, в какой работе Ленин это сказал. И говорил ли вообще. Но это не важно. В таких делах чуточку приврать не страшно.
Зал оживился. Генерал заговорил с ними, как свой. Да и как иначе? Он же почти входит в высшее руководство ВКП(б).
— Ищите новые формы работы, всегда будьте рядом с личным составом. Не бойтесь трудных вопросов, даже провокационных, учитесь на них отвечать спокойно и без угроз. Если затрудняетесь с ответом, обратитесь к старшим товарищам, командирам. Не стесняйтесь ко мне обращаться. Я тоже кое-что понимаю, всё-таки кандидат в члены ЦК.
— Когда вы, комиссары, возглавите борьбу за повышение боевой подготовки, вопросы политического образования будут решаться сами собой. Политику партии будете разъяснять на ходу, и демонстрировать собственным примером. В утешение скажу, что время на строевую подготовку тоже резко сократим. Тоже будем обучать на ходу. Идут красноармейцы на стрельбище, где-нибудь на твёрдом и ровном покрытии можно немного строевой шаг потренировать. Тут пять минут, тут десять, на утреннем разводе, на вечерней поверке, так понемногу научаться. Но главный упор на боевую подготовку.
«Морды толстые, комиссарские. Я вас научу мышей ловить и Родину любить», — злорадно думал Кирилл Арсеньевич, провожая политруков и замполитов ласковым начальственным взором, по окончании совещания.
На ставших традиционными вечерних «посиделках» в режиме «тихо сам с собою» пенсионер позже объяснил генералу истоки своей нелюбви к комиссарам. Он сильно подозревал мощную идеологическую структуру в том, что она во многом повинна в тяжелейших поражниях первой фазы войны. По итогам финской кампании военным удалось сильно ослабить давно устаревший институт комиссарства. Но те тут же взяли реванш и восстановили статус-кво, сложившийся ещё во времена гражданской войны. Никому не хотелось лишаться сладкого и хлебного места. Права есть, обязанностей нет, кому такое не понравится? Проиграло бой подразделение — командир виноват, а комиссар тут же кричит, что он «говорил, предупреждал». Одержали победу — на награждении тут же рядом с командиром стоит комиссар, выпятив грудь под очередной орден. Лепота!
Перелом в войне, — объяснял Кирилл Арсеньевич, — наступил с конца 42-го, началом 43-года, во время эпичной Сталинградской битвы. Но вот ведь какой казус: комиссаров перевели в подчинение командирам и стали называть замполитами как раз осенью 42-го года. Случайность? Может быть. А может быть и нет.
После обеда Павлов направил свои генеральские стопы в Белорусский университет. Точнее, не стопы, а шины. Генерал он или кто, поэтому ездил на бронеавтомобиле с взводом охраны. Через ректора, через декана вышел на профессора физмата Никоненко Павла Степаныча. Кирилл Арсеньевич решил проверить одну идею.
Одна из лабораторий Белорусского университета. Минск.
17 февраля 1941 года, время 14:30.
— Чем обязан визиту таких важных гостей? — профессор вида был непрофессорского. Крепкий мужчина не старше сорока, — «ему бы за баранку грузовика или токарный станок, а оттуда на плакат о сознательном рабочем, перевыполняющем план», — так оценил его Кирилл Арсеньевич. Фактурный мужик, но не из интеллигентов, пролетарское происхождение изо всех щелей лезет.
— Дело есть к вам, как к инженеру и учёному, — генерал принимается излагать проблему.
— У РККА есть огромный недостаток. Слабая и уязвимая связь. Одна бомба или снаряд рядом с телеграфным столбом, небольшое усилие подлого диверсанта или вредителя и линия связи с противным треском в наушниках связиста делает нам прощальный жест ручкой.
Никоненко засмеялся.
— Вы так художественно всё описываете.
— Смех сквозь слёзы, профессор.
— По имени-отчеству, товарищ генерал, а то мне не непривычно, — просит Никоненко.
— Как скажете, Пал Степаныч. Но тогда и вы. А раз так, то выпьем на брудершафт. Саша! — генерал обернулся к адъютанту, тот обернулся тоже, но в другом смысле. Через две минуты перед мужчинами на письменном столе, часть которого профессор освободил от бумаг, каких-то радиодеталей и паяльника, просто сдвинув в сторону, возникает бутылка коньяка.