– Пойду сделаю заказ. Будешь что-нибудь? – спросила я как можно более небрежно.
Мама лишь нервно покачала головой.
Я заказала себе двойной карамельный латте – клубничного топинга у них не было, – а маме капучино без сахара, который она очень любила, и вернулась к столику, чувствуя себя спокойнее.
– Почему ты никогда мне не веришь? – прямо спросила я о том, что терзало меня на протяжении долгих лет.
Раньше я не решалась задавать ей такие вопросы. Раньше мы, в принципе, редко разговаривали по душам. Но Рэйден был прав. Пора расставлять границы и выстраивать новые отношения.
– Потому что все подростки врут родителям.
– Но я не все. Я – твоя дочь, и я не врала, когда говорила, что у меня ничего не было ни с Алексом, ни с… – Я осеклась. Теперь-то у нас с Рэйденом были интимные отношения.
Мама горько усмехнулась.
– Вы хоть предохраняетесь? – спросила она, к моему удивлению, без осуждения или агрессии.
– Да. Конечно.
Она кивнула.
– Твои бабушка с дедушкой были ярыми католиками, поэтому я, опасаясь их осуждения и гнева, хранила целомудрие, как и полагается благовоспитанной католичке, – тихо произнесла она. – А когда поступила в Лондонский университет и познакомилась с твоим отцом, то забыла про все заветы. Я лгала родителям, что мы с твоим отцом дальше поцелуев не заходили, пока однажды не забеременела. Они выгнали меня из дома, потому что я опозорила их перед всем приходом, и с тех пор я с ними не виделась.
Она подняла на меня взгляд, и я не смогла сдержать дрожь. Ее большие глаза кофейного оттенка были полны слез. Как давно я не видела настоящую Марису Харт без любимой маски!
– Ты была права, Айви, именно я – глупая идиотка, которая доверилась парню, залетела от него и бросила учебу. Именно из-за этого у меня все пошло наперекосяк. Больше всего я боюсь, что моя дочь совершит такие же ужасные ошибки и сломает себе жизнь.
Я даже не замечала, что по моим щекам текут слезы. Осознала это только тогда, когда капля упала в чашку и проделала углубление в пышной кофейной пенке.
– Айви, я беспокоюсь за тебя. Ты можешь встречаться с этим парнем, но, пожалуйста, будь осторожна. Я не хочу, чтобы он обманул тебя, как когда-то твой отец обманул меня.
Я раздраженно вздохнула.
Снова за старое.
Но кое-что точно изменилось. За один разговор она уже дважды упомянула папу, хотя до этого не говорила о нем несколько лет, и поэтому я набралась смелости, чтобы задать тревожащий меня вопрос:
– Папа ведь женился на тебе, вопреки родителям, и вы прожили вместе почти десять лет. Неужели ты не была счастлива? Неужели ничего хорошего не запомнила?
Ее плечи поникли, и она крепко сжала чашку.
– Айви… ты должна знать…
– Что знать?
– Мы никогда не были женаты с твоим отцом.
Я уставилась на нее в немом шоке.
Мама подняла чашку дрожащими руками и сделала глоток.
– Ты была совсем ребенком и многого не понимала. Я говорила тебе, что отец часто разъезжает по работе, и ты верила. Но на самом деле он просто был приходящим папой. Моим сожителем. Его родители так и не позволили ему жениться на мне, а он не смог пойти против них.
– Но ведь… у меня была его фамилия.
– Он признал отцовство. Я же никогда не была миссис Колтон.
Я медленно переваривала информацию, и мне все больше хотелось сбежать. Не от мамы. А от всего остального. От воспоминаний о нашей уютной квартирке в Лондоне. О папе, который неделями где-то пропадал из-за работы, но неизменно возвращался с цветами и подарками для нас с мамой. О наших совместных прогулках в парк, когда отец надевал джинсы, кожаную куртку, бейсболку и темные очки, хотя обычно предпочитал классический стиль в одежде. Я была уверена, что росла в полной семье, но то была лишь фикция – мыльный пузырь, который давно лопнул, а я продолжала восхищаться им, вспоминая его идеальную форму и перламутровый блеск.
– Он обещал мне, что скоро все изменится, что мы поженимся, переедем в его дом и заживем как настоящая семья. И я верила ему. Но годы шли, и все оставалось по-прежнему. Потом я узнала из журналов, что Кристиан Колтон объявил о помолвке с дочерью нефтяного магната.
– Почему ты мне ничего не говорила? – спросила я, шмыгнув, и вытерла нос рукавом кофты. – И почему рассказываешь сейчас, спустя восемь лет, когда любой разговор, связанный с отцом и Лондоном, был под запретом?
Мама протянула через стол руку ко мне, но потом замешкалась и убрала ее. Этот жест был таким неловким, что мне и самой стало неуютно. Казалось, она врезалась в невидимую стену, стоящую передо мной. В стену, которую воздвигла она сама.