Поэтому, целиком и полностью отдавая себе отчет в сомнамбулической природе окружающей действительности, я забрался на крышу собственного дома, огляделся по сторонам и спокойно шагнул за карниз. Чувствовал себя, как никогда, свободным. Свободным от обязанностей, условностей, правил, законов и — главное — от страха. Правда, живу я в трехэтажном доме, но для начала должно было хватить.
Но короткий мой полет не оправдал даже самых скромных ожиданий. Падение мягко затормозили ветви спиленного еще в прошлом году тополя, и я опустился на землю невредимым. Стоял обалдевший, облепленный листвой и снегом — ну, со снегом это они уже перестраховались — под деревом, на месте которого на самом деле торчит, подперев покосившуюся лавку, широченный пень. О'кей, пусть будет по-вашему. Обойдусь без лишней аффектации. Просто лягу в снег и замерзну. Однако как только я улегся в сугроб посреди двора, то понял, что холод совсем мне не досаждает — более того, вместо холода я чувствовал под боком какое-то тепло. Обернувшись, я увидел спеленутого младенца. Он прижался ко мне, обогревая, как живой оберег.
Нет, я ничего не мог поделать. От злости я даже прорвался в настоящую реальность, где мне в качестве вещественного доказательства подбросили бутылку, мною же наполненную горячей водой. (Сульфазин, не забывай про сульфазин.) Можно было бы просто поехать к тебе. Поехал бы к тебе, да и все. Хоть в этом призрачном мире был бы с тобой. Но Орден Химической Звезды для того и создан, чтоб нам помешать. Сама Земля завращалась бы в другую сторону, чтоб только предотвратить наше сближение. Оставили бы свои логова черепахи, за ними отправились бы саламандры, колибри отложили бы яйца в черепашьих панцирях, ну и так далее — ты же знаешь — Бог нас любит.
Таков был этот транквилизаторный мир — невероятная свобода, даже вседозволенность, парадоксально сочеталась в нем с полным произволом и абсолютной безысходностью.
Поэтому я накрылся во всех возможных значениях этого слова и приготовился потихоньку отойти в страну рецептурных снов (интересно, может, их сценарии тоже расписаны в амбулаторных картах фрау Де?), однако на этот раз не удалось.
В нашу палату (все еще номер шесть) ввели молодую девушку в полной отключке и положили на свободную койку за ширмой. Девушку буквально на плечах притащила подруга — сильное алкогольное отравление.
— Наркотиков точно не было? — сразу стала выспрашивать дежурная.
— Клянусь, — испуганно отвечала подружка, — мы только выпили на вечеринке.
— Ничего себе вечеринка. Мне надо знать, какой вводить антидот, поэтому, если были наркотики…
— Богом клянусь, мы только…
— Богом клясться не надо.
— Ничего не было, честное слово. Оксаночка, ты меня слышишь? — заголосила подружка, — Оксаночка, скажи что-нибудь.
Медсестра выходит и возвращается с медикаментами и разными причиндалами.
— Переверните ее на бок. Давайте я помогу.
— Оксаночка, тебе лучше?
— У нее сердце останавливается и разница давлений очень большая. Мне надо немедленно сделать ей укол в вену.
Оксаночка что-то бормочет.
— Что она говорит?
— Просит, чтобы не в вену.
— А куда мне ее, в задницу колоть? У нее сердце останавливается. Держите ей руку.
Я сразу вспомнил американский сериал «Скорая помощь» с их датчиками пульса, аппаратами искусственного дыхания и электростимуляторами. Тут, кроме «Дедова» кипятильника, стимулировать девушку было нечем.
— Нет, прошу вас, только не в вену, — долетает до меня приглушенный лепет-скулеж моей мимолетной сестры по несчастью.
— Сердце у вас останавливается, слышите? На тот свет захотелось? Успеете еще. Давайте сюда руку. Вот так. Теперь немного подождите. Привстаньте. Выпейте вот это.
Некоторое время из-за ширмы доносятся сдавленные звуки то ли борьбы, то ли возвращения на этот свет.
— Блевать хочется? — спрашивает дежурная. — Сейчас принесу посудину. Потерпите. А вы, — это подружке, — переверните ее на бок.
Я откладываю план заснуть на более позднее время, достаю сигареты и выхожу покурить. В дверях сталкиваюсь с горбатой медсестрой — она тащит здоровенную посудину, наверное, на случай, если захочется поблевать и подружке.
— Ночь у нас стоит двадцать долларов, не считая стоимости лекарств… — конец фразы тонет в плеске жизнеутверждающих струй.
Я позволяю себе закурить в конце коридора у открытой форточки, не заходя в «санузел». Прикуриваю сигареты одну от другой, чего уже давно не делал.
Из палаты выбегает медсестра и направляется ко мне. Будет, наверное, отчитывать за курение в неположенном месте. Вместо этого она умоляюще говорит:
— Извините, пожалуйста, у вас не найдется сигаретки — кроме вас, в палате никто не курит, а эта засранка хочет закурить.
— Кто, подружка?
— Да нет — больная.
— Оксана?! Крутая девка. Значит, жить будет.
— Будет, куда денется. Психопатка. Десяток швов на руках — не иначе, жилы резала. Не колите в вену да не колите. А что мне делать, если пульс исчезает? Адреналин в сердце? Этому нас не учили. Тут же не реанимация. Ничего, если она закурит в палате?
— Да ради бога. Лишь бы не загнулась.
— Не загнется. Через пару минут будет спать.
Спать. Здесь просто какое-то сонное царство. Постояв еще немного и угостив табачком полуживого наркомана (надеюсь, не того, что недавно помирал тут на полу), возвращаюсь в палату. Подружка с дежурной исчезли. Николай отвернулся к стене, ему уже хватило рейва, гипертоник, похоже, вообще пропустил все представление — он реагирует на медикаменты мгновенно и дисциплинированно. Из-за ширмы ни звука, ни знака. Укладываюсь в кровать, но спать не хочется. Достаю спасительный плеер, но уже слишком поздно, удается поймать одну-единственную станцию, что крутит в режиме NON STOP медленную музычку категории XXL (наверное, для пар, что решили заняться сексом при свечах, с шампанским, ароматическими китайскими палочками, душистыми китайскими же презервативами и прочей атрибутикой интеллигентного совокупления). Вот и хорошо. Категория XXL должна навеять сон.
Палату освещает лишь конус света от дверного тюремного глазка. За отодвинутой ширмой вижу Оксану — красивую молодую девушку лет двадцати. И правда спит. И правда руки в шрамах. Наверное, несчастная любовь (как будто любовь бывает счастливой). Девять шрамов, девять несчастных любовей. Тут действительно может крыша поехать. Но сейчас она спит. Одна грудь оголилась — на кой ляд они ее раздели? Настоящая спящая красавица в хрустальном гробу. Может, я твой принц? Может, подойти и поцеловать тебя в заблеванные уста, и ты проснешься здоровой и счастливой? Ничего, потерпи. Найдется твой суженый. Надеюсь, это будет не жлоб в спортивном костюме с золотой цепью на шее. Впрочем, какая мне разница. Может, со жлобами спокойнее.
Я снова устраиваюсь под одеялом. Уже не помню, когда спал не один, поэтому долго морочусь с бутылкой, которую по дороге из коридора снова наполнил свежей горячей водой. То кладу ее под подушку, то прижимаю к груди, забыв, что воспаление легких мне так и не удалось подхватить, то подтыкаю под нее покрывало, чтоб не замерзла, пока не вспоминаю, где ей место, и посылаю ее пониже спины — в буквальном смысле. Маленькая негодница разомлела и просто пышет желанием, но не выставлять же ее на подоконник, не для того я затащил в койку эту пластмассовую потаскушку. Наверное, самый лучший терапевтический эффект дала бы резиновая кукла из секс-шопа — шекспир-шоу, если уж быть до конца откровенным. Надувная Офелия со спутанными волосами, увенчанными речными лилиями. Мы даже могли бы поговорить:
Она. Какой высокий ум пропал!
Я. Зато все остальное не пропало. Можно к вам между коленей?
Она. Нет, принц.
Я. Я имел в виду — голову к вам на колени.
Она. Да, принц.
Я. А вы заподозрили что-то неприличное?
Она. Я ничего не заподозрила, принц.
Я. Подозреваю, это здорово — лежать у девушки между ног.