Тропинка то терялась в зарослях, то появлялась снова, пока не вышла на поляну, густо заросшую высокой травой.
Из-за деревьев показалась луна, и Клос, стоя у края поляны, отчетливо видел Гебхардта, который, как ему показалось, выполнял какой-то таинственный ритуальный обряд.
Он подошел к одинокому развесистому дереву и, старательно отмеривая шаги, направился в сторону Клоса, затем под прямым углом свернул влево, остановился и вынул из-под плаща какой-то предмет, напоминающий в темноте небольшую саперную лопатку. Гебхардт сбросил плащ, шляпу, пиджак и с усердием начал копать. При этом он громко сопел и работал так неуклюже, что Клос с трудом сдерживал смех. Толстяк часто прекращал работу, ползал на коленях по траве, разгребал руками землю, как будто что-то искал. Затем начинал снова копать. Работал все с большим напряжением сил, но, как видно, безрезультатно.
Кажется, подумал Клос, господин Гебхардт еще не раз вернется на эту поляну, а ему, Клосу, придется проследить за этим. Странное поведение чиновника из министерства пропаганды весьма заинтересовало Клоса.
6
В большом зале дома отдыха танцевали отдыхающие. Когда Клос возвратился с лесной прогулки и проходил через танцевальный зал, ему даже и в голову не пришло, что через минуту он будет танцевать с Ганной Бесель. Когда он брал ключи, она неожиданно появилась рядом. В глубоко декольтированном вечернем платье Ганна ничем не напоминала ту скромную девушку, которая прошлым вечером шла темными улицами городка.
– Мне очень хочется потанцевать с тобой, Ганс, – сказала она.
Голос ее был мягкий, заискивающий. Клос просто не узнавал ее. Он посмотрел на свои сапоги, потом на Ганну Бесель и без особого удовольствия согласился.
Она мило улыбалась, прижимаясь к Клосу. Танцевала легко, была нежной, но Клос понимал, что ее перевоплощение так же небезопасно, как и два часа назад.
– Ты, Ганс, любишь вечерние прогулки, – прошептала она, и в ее голосе не чувствовалось насмешки. – Я очень сожалею, что тебе не пришло в голову пригласить меня с собой.
– Да, я как-то не-догадался об этом, – буркнул Клос, думая: о чем она говорила с Больдтом?
Больдт также был здесь, в зале. Клос заметил его не сразу. Больдт сидел в одиночестве за столиком и улыбался, глядя на них.
– О чем ты думаешь, Ганс? – услышал Клос голос Ганны.
– О том, что ты все еще не доверяешь мне…
– Ах, ты снова об этом! Я не люблю злопамятных мужчин… Неужели ты не понимаешь?
– Чего?
– Что ты нравишься мне…
– Как партнер?
– Может быть, и как противник. – Это была снова та хладнокровная и расчетливая Ганна Бесель, которую он знал.
– А тебе не пришло в голову, – перешел в атаку Клос, – что я выполняю приказы только Лангнера? – Это прозвучало достаточно внушительно, он не зря так долго носит немецкий мундир.
Ганна смутилась.
– Давай не будем об этом говорить, – прошептала она. – Сейчас такая прекрасная ночь. И хорошая музыка.
– И прекрасная девушка… – добавил в тон ей Клос.
– Спасибо тебе, Ганс. Может быть, хочешь немного передохнуть? – спросила Ганна.
– Можно, если ты не Против…
– Скажи мне, где ты был?
– Зачем это тебе? – удивился Клос.
– Да так, может быть, я просто ревную, – с улыбкой ответила Ганна.
– Снова ты мне не доверяешь, – вздохнул Клос.
– Перестань! Лучше обними меня покрепче…
Однако Клос не успел исполнить ее желание, потому что музыка внезапно смолкла. Они возвратились к столику, к улыбающемуся Больдту, который уже спешил налить бокалы. Выпили. По-видимому, Больдт перед этим уже выпил изрядно. Лицо у него было красное. Он говорил об огромном доверии, которое питает полковник Лангнер к Ганне и Клосу, и его уверенности в том, что они не только настигнут Конрада, но и разоблачат английского связного. Больдт бормотал какие-то проклятия и многозначительно заявил, что тот, третий, может быть, уже здесь, хотя он, Больдт, лично в этом не уверен.
– Они допустили непоправимую ошибку, убив Плюша, – заявил авторитетно Больдт. – Они не понимают, что тем самым очистили путь Ганне к Конраду.