Его школьный приятель, а ныне профессор Петербургского университета, Александр Иосифович Франк утопал в кресле напротив. Поскольку Франк не курил, то к бокалу с коньяком он, соблюдая заданный хозяином квартиры ритм, прикладывался в два раза чаще. Поэтому к концу дистанции он приходил обычно с двойным запасом поглощенного коньяка. Но Путиловский прощал ему эти милые слабости, ценя во Франке не собутыльника, а философа, способного ответить на самые жгучие вопросы современности. Третьим собеседником, составлявшим кворум, был безмятежно спящий на диване сибирский кот Максимилиан, или просто Макс. В дискуссии он обычно участвовал одним лишь молчаливым присутствием.
Вот и сейчас троица обсуждала самые последние, животрепещущие события в Империи — Златоустовский расстрел рабочих и кишиневский погром. По странному стечению обстоятельств в обоих инцидентах погибло одинаковое количество — по 45 человек. И раненых было около восьмидесяти и там, и там.
— ...Если почитать Ветхий Завет, конечно же, тогда никто не обращал внимания на такие жертвы. Счет шел на тысячи, десятки тысяч людей. Но с тех пор человечество прошло далеко вперед. Оно не должно мириться ни с какими жертвами!
— Ей-богу, Пьеро, ты меня в который раз удивляешь. — По давней привычке Франк называл своего приятеля школьным прозвищем. — Какой, к черту, прогресс? Мир замер перед чудовищными жертвами! Ты посмотри — идет накопление сил и интересов перед большой битвой народов. Какие, к черту, десятки тысяч? Миллионы будущих жертв — вот цена твоего прогресса! За все надо платить, мой милый Пьеро.
— А за что тогда заплатили твои соплеменники?
— О-хо-хо... — Франк спрятал лицо в ладони, раскачиваясь, как его предки во время молитвы. — Снова евреи на распутье: либо исчезнуть и раствориться в ассимиляции, либо оставаться единым народом. Тогда погромы неизбежны.
— Я думаю, такое не повторится. В России двадцать лет не было ничего подобного. Русский народ принял столько наций! Ты посмотри, в столице каждый четвертый — немец, каждый пятый — поляк. А татары? А кавказцы? А те же иудеи?
— Да при чем здесь иудеи? Речь идет о национальном! Когда встречаются две нации, много ли в истории примеров их цивилизованного добрососедства? Ты вспомни, вспомни историю — сплошные войны, и ничего, кроме войн. Си вис пацем, пара баллум!
— Хочешь мира, готовься к войне? Я категорически возражаю! — Путиловский вскочил и нервно заходил но кабинету. — Мир изменился!
— И преотлично! Я полностью с тобой согласен. Мир изменился -- вот уже изобрели передачу информации без проводов, по эфиру. А счастья все нет и нет. А почему? Че-ло-век! Человек не изменился ни на йоту! Толпа как была толпой, таковой и остается. И если вдруг одному олигофрену с повышенным чувством ксенофобии удастся встать во главе толпы — все! Начинаются массовые поиски виновных. И оказывается, что виноваты соседи, которые не так молятся.
Франк тоже разволновался, но ходить но кабинету не стал, а унял волнение солидным глотком коньяка, что тоже успокаивает, и даже гораздо эффективнее.
— Не так солят кашу и разбивают яйца не с того конца! Они пришли на наши исконные места! Съели всю нашу рыбу и обесчестили всех наших девушек! А на Пасху им для мацы обязательно нужна кровь христианского младенца! И пошло-поехало... Мир изменился — но и война изменилась. А люди не изменились. Не изменилась и их реакция на все незнакомое и чужое. Следовательно, исходя из первичных, фундаментальных основ поведения человека, я смею предсказать — а это очень неблагодарное занятие! — что ничего хорошего нас с тобой в будущем не ждет. Дикси[1].
— Что же делать?
— Жить. Коптить небо. И радоваться хотя бы этому. Вот... пить коньяк! — И он без промедления претворил прогноз в действие.
Лейда Карловна, экономка Путиловского, с отсутствующим видом внесла свежую пепельницу. Она считала Франка совратителем хозяина, не скрывала этого и не одобряла такого рода посиделки.
— Кстати, спросим совершенно невинную Лейду Карловну! — обрадовался Франк.
— Фот еще! — возмутилась действительно невинная Лейда Карловна. — Сачем вам моя нефинность?
— Скажите, дражайшая Лейда Карловна, эстонцы любят латышей?
— Фот еще! Латысы! Пьяницы и пестельникки!
— А русских эстонцы любят?
— Нет. Тозе пьяницы и пестельникки! Простите, Пафел Нестерофич.
— А евреев любят?
— Не очень. Ефреи спаифают русских.
И Лейда Карловна смерила Франка проницательным взглядом. Тот фыркнул в бокал. Макс открыл глаза и удивился.
— Так кого же любят эстонцы? — не выдержал Путиловский.