Зизи (теперь стало ясно, что это она!) как ни в чем не бывало принялась чистить перышки и смотреться в зеркальце, в котором мог поместиться разве что кончик ее маленького носа. Поэтому все внимание Зизи сосредоточилось на подглядывании за собой в крошечный кусочек стекла, и явление поручика она просто проморгала в прямом смысле этого слова.
Берг тихим мерным шагом выступил из зелени, как статуя Командора перед неверной Анной. Способность идти строевым шагом — единственное, что осталось рабочим в его военном организме.
— Жан, как вы быстры! Точно ветер! — не отрываясь от зеркальца, хихикнула Зизи. — Хочу холодного шампанского и рябчика!
Рык тигра вырвался из груди Берга. Зизи недоумевающе вскинула глаза и обомлела. Из ее грудки вырвался крик изумления:
— Вано! Это ты?
Не говоря ни слова в свое оправдание, Берг подскочил к Зизи и грубо схватил ее в свои артиллерийские объятия. Зизи не успела и охнуть, как с блаженной ношей на руках Берг проскакал козликом через вестибюль, выскочил в любезно отворенную швейцаром дверь и ввалился в роскошную пролетку на дутых шинах с электрическими фонарями по бокам козел. Лихач в поддевке тонкого сукна, в шапке с павлиньим пером и с путевыми часами сзади на поясе неторопливо натянул белые перчатки из оленьей кожи:
— Куда прикажете, ваше сиятельство?
— Гони! — диким голосом заорал Берг.— Гони, скотина, а то убью!!
Лицо лихача расплылось в довольной улыбке, и он заорал таким же голосом, наводя страх на случайных прохожих:
— Па-аберегись! Грабят! Гра-а-абят! — и засвистел соловьем-разбойником.
Рысак рванул с места, сзади из дверей выскочил облегчившийся Жан-купчик, секунду соображал, а потом дернул, быстро суча ногами, вслед за обидчиком, но куда там... Птица-тройка! Куда несешься? Дай ответ...
— Что это такое, Георгий Валентинович? — послышался в публике удивленный женский голос.
И опытный в таких делах мужской пояснил:
— Это у них, у купцов, называется похищение сабинянок! Азия, Вера Павловна, чистая Азия... девятый век, язычество!
— Поехали и мы.
— Куда?
— Туда же, куда и купец. Спать!
* * *
Компания таяла на глазах, как кусок льда в зажатом кулаке. Берг изчезоша яко воск пред лицом огня, Путиловского заграбастала княгиня Урусова, Франка соблазняют купцы-мануфактурщики... Опять один.
Евграфий Петрович добил остатки поросенка и задумался о жизни. Хотелось чего-то такого непонятного, душевного, чтобы прочувствовать, согрешить малым грехом и раскаяться в содеянном. Пить до умопомрачения? Он исследовал бутылки, налил себе хересу, попробовал, оглянулся — не насмешничает ли кто? — и благородно сплюнул херес под стол.
Затем попробовал мадеру и остался доволен. Стаканчик мадеры привел Медянникова в приятное расположение духа, и он задумался о малом грехе. Взять, что ли, себе барышню на ночь? Он припомнил весь свой небогатый опыт общения с женщинами легкого поведения и замотал головой — нет уж, дудки-с! Стар он для этого греха.
Идти домой к канарейкам тоже не очень хотелось. Они уже давно спят, и будить их посреди ночи означало верную порчу слуха у самых нежных самцов. Съесть что-нибудь? Чревоугодие ведь тоже грех! И Евграфий Петрович воспрял брюхом: а что, ежели самую малость этого «аливе»? Он бросил гурманский взгляд на буфетную стойку, буфетчик мгновенно уловил сей взгляд, и через три секунды чаша со свеженамешанным салатом стояла перед грешником.
Медянников успокоенно вздохнул, перекрестился — «Прости меня, раба грешного!» — и с невесть откуда взявшимся аппетитом пошел наворачивать четвертую порцию райской еды.
* * *
Маленькая княгиня вырвала у Путиловского клятвенное заверение в том, что завтра же или, в крайнем случае, послезавтра он явится на обед, два часа проведет за истинно мужским воспитанием сына, останется на ужин, уложит малютку спать и на ночь успокоит ее расшатавшиеся нервы рассказами о своих подвигах, как на охранном фронте, так и в любовных битвах.
— Я ведь теперь для тебя уже не женщина! — сказала Анна с печальным укором, чем вынудила Путиловского скорчить все отрицающее выражение и замахать руками в знак несогласия.
Он расплатился по счету (пока Франк не вздумал заказать что-нибудь сногсшибательное!), дал хорошие чаевые и пошел смотреть, кто где. Медянников с блаженным видом доедал «оливье». Берг исчез — Мираков сказал, что он с чужой дамой на руках выбежал на улицу и удрал от купеческой погони на лихаче. «Однако! — подумал Путиловский. — Ему точно нужна жена! Уже чужих ворует...»