Из-за этих столярных упражнений Вершинин и не заметил, как оказался в комнате не один. На пороге тихо возник человек в семинаристской сутане, с черной скуфейкой на голове и револьвером в руке.
— Дай сюда бумагу, — неожиданно высоким тенорком обнаружил свое присутствие семинарист.
Вершинин обернулся на звук голоса и уставился на револьвер. Ужас неминуемой смерти сковал все его члены, включая руки, ноги и горло.
Семинарист поднял список, бросил на него взгляд.
— Вы, Нельсон, подлец, — сказал он вкрадчиво. — Иуда. К столу. Быстро!
— Конечно же... конечно...
Вершинин быстро подскочил к столу и замер, не зная и не догадываясь, что же делать дальше.
— Пишите. «Я, Вершинин Андрей...» По батюшке?
— Яковлевич! — с готовностью отозвался Вершинин и радостно подумал: «Всего лишь расписка, взял — отдал... Слава Богу!»
— «Яковлевич», — диктовал Батюшка, наслаждаясь послушанием жертвы. — «Являюсь агентом охранки и провокатором. Не в силах вынести позора, добровольно ухожу из жизни. Прощайте! В борьбе обретете вы право свое». Дата. Подпись. Дайте сюда.
Вершинин протянул листок. Ужас кончился.
— Для чего это? — спросил он.
— Для истории, — и Батюшка стал тщательно выцеливать сердце Вершинина.
Вершинин не согласился с этим и начал аккуратно уворачиваться от крошечной черной дырочки, описывая маленькие круги вокруг стола и приговаривая:
— Я... не хочу... я категорически не хочу уходить из жизни! Товарищ! Я только начал жить! Прошу вас! У меня есть деньги!
Батюшка ухмыльнулся, и Вершинин обрадовался — откупится! Он выхватил бумажник, выворотил его и стал бросать бумажки на стол, на пол.
— Возьмите все! Я все расскажу!
* * *
Медянников с несвойственной его возрасту и размеру быстротой первым выскочил из пролетки и кинулся в подъезд дома Дубовицкого. За ним, топоча и тихо матерясь, бежали Берг и Мираков. На лестничной площадке второго этажа стояла бледная, вжавшаяся в стенку Оля.
— Где он? — заорал Медянников, размахивая наганом.
— К себе пошли, — еле выговорила Оля.
— Один?
— Семинарист сзади поднялся...
— За мной!
И Медянников прытко, через две ступеньки ринулся вверх по лестнице. Сзади остался нечленораздельный стон Оли: «Лишенько мне...»
— Возьмите все! — уговаривал тем временем Батюшку Вершинин. — Я никому ничего не скажу! Я уеду. Я вам все расскажу. Один из них такой здоровый идиот... Да вот же он!!
И Вершинин радостно выкинул руку, перстом указывая на Медянникова, заполнившего собой весь дверной проем.
Батюшка резко обернулся. Медянников успел выстрелить первым — прямо в центр черной сутаны. Посреди разорвавшегося сукна образовалась белая дыра: под сутаной была поддета белая рубаха. Пуля нагана с ударной силой в тысячу фунтов разорвала в клочья грудину и вдавила осколок ребра в сердечную сумку, напрочь порвав все сложное сплетение кровеносных сосудов.
Теряя сознание от дикой сердечной боли, Батюшка успел один раз нажать курок, на что Медянников ответил еще одним выстрелом. Потом наступила тишина, прерванная двумя стуками об пол: первым упал раненный в ногу Берг, вторым — мертвый Батюшка. И только теперь на пороге возник, как черт из табакерки, запыхавшийся Мираков. Не разобравшись в ситуации, он на всякий случай выстрелил в потолок, закричал дурным голосом:
— Ложись! Стрелять буду! — и действительно засадил во второй раз.
Вершинин выполнил приказ Миракова, но чисто инстинктивно — просто сполз на пол в обмороке.
— Цыц! — заорал Медянников на Миракова. — Дурак, палишь зря! — После чего в недоумении стал проводить инвентаризацию лежавших. — Так... куда кого? — Ощупал Батюшку. — Этого в рай! — Затем принялся за Берга, с силой дунул ему в лицо: — Ваня!
Берг скривился от боли.
— Жив. С крещеньицем тебя. До свадьбы заживет. — И яростно зашипел на Миракова: — Ну, чего встал, чучело пскобское? В больницу его. В больницу! Да живо!
Мираков послушно взвалил стонущего Берга на плечи и, сгибаясь под тяжестью, исчез за дверью.
Не переводя дух, Евграфий Петрович присел подле Вершинина и похлопал того по щекам. В комнату осторожно заглянула готовая к любому ужасу Оля.
— Воды давай, — ухмыльнулся ей Медянников. — Цел твой журналист.
— Сколько? — оторопело спросила Оля.
— Ведро! Везет дураку, — И пока Оля не исчезла за дверью, перешел на интимный просящий шепот: — Слышь, голубушка, где тут у вас сортир, а?